Империя, которую мы потеряли. Книга 2 - [21]

Этот тезис спорный, по меньшей мере, в социал-демократии Европы его нет. Жорданию критиковали за него, но… так ли он не прав? Возможно, народ не способен сам изменить жизнь к лучшему, но… может, Жордания увидел уже тогда разрушительную и одновременно самоубийственную роль русской интеллигенции в революции, которая смогла разрушить старое, но не смогла построить ничего нового?

Эта новая эпоха строится на городской жизни. Это городская эпоха

Здесь сложно что-либо говорить. Вообще, сложно говорить на тему, в какой степени ход и течение русской революции обусловлен историческим процессом, а в какой — стечением злых обстоятельств. Смогла бы произойти революция, если бы миллионы крестьян не получили в руки оружие? В какой мере происходящее было революцией, а в каком — крестьянским бунтом? В мирное время — стал бы вопрос недостатка земли основным вопросом революции — ведь марксизм вовсе не предназначен для решения земельного вопроса. Как бы решился земельный вопрос, если бы миллионы крестьян уже не решили его, поставив любую власть в стране перед фактическим выбором — либо легализовать уже произошедшее беззаконие, либо вступать в бой с многомиллионной крестьянской массой?

Но почти неоспоримым является тот факт, что революция 1917 года в России стала крестьянской революцией, и это была революция вопреки марксизму.

И вот тут мы подходим к третьему…

Родина и Зарубежье, Грузия и Eвpoпa, грузины и европейцы — вот что написано на новом знамени. Прочитать это и перенести в сознание народа — исторический вопрос нашего времени".

Вот этот тезис интереснее первых двух. Ведь русские революционеры массово скрывались в Европе, Ленин провел в Европе больше времени, чем Жордания, он сам ощущал себя не вполне русским. Но заметьте — никто из русских революционеров не ставит вопрос европеизации России через марксизм, не говорит «Россия и Европа», не ставит вопрос о перенесении в сознание народа европейского самосознания.

Никто. Ни меньшевики. Ни большевики. Ни эсеры.

Никто.

При этом все читают одного и того же Маркса, сидят в одной и той же Европе, участвуют в одних и тех же спорах.

Почему?

Вот эта загадка — на самом деле является одной из ключевых, один из вопросов, которые никто не ставит, одна из тайн которые никто не разгадывает — и одна из причин, почему все пошло так, а не иначе. Почему русская интеллигенция, в отличие от части грузинской (хотя бы часть русской интеллигенции) не взяла за основу лозунг «Россия и Европа», не попыталась провести процесс модернизации, сверяясь с Европой, с ее течением жизни? Ругая русскую отсталость, сталкиваясь с «квасными патриотами» — и, тем не менее, не преодолели этой замкнутости?

Я ответа не знаю. Но думаю, если мы его найдем, то поймем многое…

Еще одной особенностью учения Жордании — был отказ от ненависти к империализму и отрицание страха малой нации перед большой. Проявилось это во время англо-бурской войны, когда Жордания писал:

…симпатия к бурам совсем не требует ненависти к англичанам. Бурам мы сочувствуем потому что они — маленькая нация и защищают свою родину и свою свободу.Англия? Англию нужно любить и сочувствовать ей во многих отношениях. Англия является колыбелью всего того, чем гордится сегодня цивилизованное человечество.

Пускай буры защищают свою маленькую нацию… но вместе с тем пусть Англия остается великой Англией, апостолом новой жизни, носительницей нового знамени. Да будет она руководительницей и знаменосцем цивилизации“

Н. Жордания, Буры, 1899 г.

Это еще одна интересная особенность Жордании — практически не встречающаяся у русских, да и европейских социал-демократов англофилия.

Довольно странная, надо сказать особенность. Великобритания тогда была гегемоном, возможно более сильным, чем сейчас США. Социал-демократы ее не любили по многим причинам — и русские, и немецкие, и много какие другие. На этом фоне — позиция Жордании уникальна.

* * *

Другим крылом грузинской социал-демократии были С. Джибладзе (одноклассник Ниношвили) и Ф.Махарадзе (позднее — И. Джугашвили). Они в своих работах проявляли явную симпатию к идее классовой борьбы и непримиримость к буржуазному строю. Хотя ни один из них в 1892–1897 годах не доходил до фетишизации идеи классовой борьбы и социальной революции, в то же время оба были далеки от идеи примирения классов, сотрудничества сословий.

С. Джибладзе, "Квали"

Развитие нашей нации, ее продвижение вперед означали в то же время развитие общественного антагонизма, классических противоречий. Каждый наш шаг на этом пути образует пропасть чепцу новыми крепостными и господами, между бедными и богатыми. Поэтому новое время более резкое и потрясающее для народа, нежели прошлые эпохи. Здесь человек оказывается позади, на смену патриархальным отношениям приходит новый господин — деньги, этот холодный и отвратительный нотабль.

…

Лет 25–30, как в нашей жизни началась новая эра. Ее характерное качество выражается в особых экономических отношениях, означающих куплю-продажу, торговлю. Здесь старый господин уступает свое место новому — деньгам. Деньги разрушают старое, строят новое. Они делят народ на две части, в жизни появляется два класса: богатые к бедные. Прежние сословные различия — фикция. Купля-продажа вызвана распределением труда, производством товара. Производство товара — это в общем тот же капитализм.