Империя, которую мы потеряли. Книга 2 - [119]

Хм…

Есть такое расхожее выражение — ему надо было бы родиться на сто лет раньше. Так вот — Керенскому следовало бы родиться на сто лет позже. Он удивительно современен — демагог, словоблуд, мастер личного пиара, может завести любую аудиторию. Сегодняшний аналог Керенского — Юлия Владимировна Тимошенко на Украине. Керенский мастер политической интриги, при этом вот какой момент — никто и никогда не мог уличить Керенского в воровстве. По сегодняшним меркам это дико, как это — прорвался во власть и не воровал. Но факт остается фактом — не воровал. За границей он жил бедно. Кстати, как он сам заметил уже глубоким стариком — жаль, что тогда не было телевидения. Меня бы тогда никто не смог победить.

Это было правдой.

Керенский в отличие от своих коллег был как нельзя лучше готов к событиям Февраля 1917 года. Он — мастер импровизации. Когда первые бунтующие солдаты приблизились к Думе, сами не зная, что делать, когда депутаты думали прыгать из окон — Керенский выбежал к солдатам. Схватил первого попавшегося и заявил — назначаю вас первым караулом революционной Думы! Солдаты, которые только что думали о том, что им будет за мятеж и убийство офицеров — увидели выход и встали на ворота Думы. Через пару дней — Думе присягнули уже все, включая охрану Зимнего и Гвардейский экипаж во главе с Великим князем.

Керенский везде, он единственный является членом одновременно двух органов — Петросовета и Временного правительства. Он постоянно бегает между ними, что-то согласует, почти не спит. Он первый министр юстиции, затем и военный министр, затем — и премьер-министр. Он же первый человек в России в отношении которого начинает формироваться культ личности.

Пик популярности Керенского начинается с назначением его военным министром после апрельского кризиса. Газеты именуют Керенского в таких выражениях: «рыцарь революции», «львиное сердце», «первая любовь революции», «народный трибун», «гений русской свободы», «солнце свободы России», «народный вождь», «спаситель Отечества», «пророк и герой революции», «добрый гений русской революции», «первый народный главнокомандующий» и т. д. Современники описывают обсуждения вокруг личности Керенского в таких выражениях:

Тернист путь Керенского, но автомобиль его увит розами. Женщины бросают ему ландыши и ветки сирени, другие берут эти цветы из его рук и делят между собою как талисманы и амулеты. <…> Его несут на руках. И я сам видел, как юноша с восторженными глазами молитвенно тянулся к рукаву его платья, чтобы только прикоснуться. Так тянутся к источнику жизни и света <…> Керенский — это символ правды, это залог успеха; Керенский — это тот маяк, тот светоч, к которому тянутся руки выбившихся из сил пловцов, и от его огня, от его слов и призывов получают приток новых и новых сил для тяжёлой борьбы.

В мае 1917 года петроградские газеты даже всерьёз рассматривают вопрос об учреждении «Фонда имени Друга Человечества А. Ф. Керенского».

Керенский старается поддерживать аскетический имидж «народного вождя», нося полувоенный френч и короткую стрижку.

Друг человечества. Звучит, а?

Проблема в том, что Керенский ничего не может… сделать.

Война продолжается. Временное правительство дает себя уговорить не выходить из войны, а потом предпринимает катастрофическое летнее наступление. Армия не желает наступать… армии, по сути нет, а есть вооруженная масса крестьян. Они хотят земли.

Но Керенский не делает решительный шаг и не объявляет передел земли. Он все-таки слишком юрист. И он мучительно ищет один компромисс за другим — в то время как разъяренная десятимиллионная биомасса с оружием хочет не компромиссов. Она хочет, чтобы все было «по их» — средний солдат отчетливо понимает суть момента, не надо считать его дураком, среди крестьян дураков не было. Власть слаба, у него в руках оружие, другие солдаты такие же крестьяне — и если он не получит все что хочет прямо сейчас, если не переделает жизнь под себя прямо сейчас — другого шанса может не представиться и сто и двести лет. Он и слышать не хочет ни о каких компромиссах — он понимает, что стоит только власти восстановиться и с ним заговорят совсем по-другому, еще и прошлое припомнят.

Нет источников наполнения бюджета. Подоходный налог поднят до 80 (!) процентов, но его некому взять — нет налоговой. Акцизы… какие акцизы, когда вокруг грабят? Единственный источник — займы да печатный станок.

И все, оправдывая бездействие, мучительно ждут выборов, хотя в глубине души понимают, что перед Учредительным собранием встанут те же вопросы, которые они сами не решают и не знают, как решать. Вот в этом — главная беда не только Керенского, но и всего политического класса тогдашней России. Боялись рубить сплеча. Как Горбачев в свое время боялся.

Но тогда нашелся не Ельцин — а Ленин со Сталиным…

* * *

Главная причина провала Керенского как политика не столько в его словоблудии — Ленин так же не имел представления о России, он уже после 1917 года откровенно признавался, что Россию он не знает, что он больше немец, чем русский. Керенский остался самим собой, и когда удача вознесла его на самый верх — он не смог измениться. Он не мог начать убивать тех, кого защищал на судебных процессах. Он не мог стать диктатором, растоптав свободу, за которую сам же и боролся. Если Савинков, его ближайший сподвижник смог измениться, вплотную подойдя в своем мировоззрении к нацизму — то Керенский измениться и предать себя прежнего — не смог. Когда Брешко-Брешковская, бабушка русской революции, освобожденная амнистией Керенского, говорила ему: Саша, арестуйте Ленина (что молчаливо означало — Саша, убей Ленина) — он этого сделать не смог. Он боролся за свободу не для того чтобы ее потом топтать. И когда в октябре 17-го он побежал навстречу казакам (я не думаю, что он испугался, он искренне думал что приведет казаков и подавит бунт) — он так и не понял, почему казаки не пошли за ним. Почему никто не пошел за ним. Он только потом понял истину — что свобода, за которую он боролся и которую не смог предать — простому народу оказалась просто не нужна.