Империя, которую мы потеряли. Книга 1 - [41]

8. Крестьянство и политика.

Крестьяне не были глупы, как это может показаться. Наоборот, они твердо знали свои интересы и к 1917 году уже достаточно были взбудоражены, чтобы идти за любой политической партией, обещавшей удовлетворить их интересы, при том, что все без исключения партии, в том числе эсеры и большевики — были для них чужими. Но стоило только любой партии и любому политику сказать что-то против интересов крестьян — например, что не надо грабить соседей — крестьянство моментально отворачивалось от такой партии и начинало искать другого выразителя своих интересов. Никакой политической поддержки «просто так», по идеологическим причинам крестьянство не оказывало. Единственным, кто понял, что делать, построившим правильную стратегию — был Ленин. Он понял, что крестьянам надо дать, что они хотят, что бы это ни было. И только потом, когда государство окрепнет — все отобрать, а самых наглых — уничтожить.

Как сказал один украинский политический деятель — «а вешать… вешать мы их будем потом…»

Вообще, как хорошо сказано у кого-то из авторов — крестьянские требования неисполнимы в принципе, ибо они неисчерпаемы. Почти наверняка община погибла бы к середине двадцатых, но тут случилась Первая мировая война. И десять миллионов крестьянских мужиков впервые получили в руки боевое оружие. Это была первая в истории России тотальная мобилизация, война не профессиональной, а призывной, массовой армии — и она-то Россию и сгубила. Потому что городская Россия — причем вся, начиная от Царя и заканчивая революционером Лениным, думала, что русские — это один народ, одна нация. А крестьянский мiр думал иначе. Он не был готов умирать за какие-то абстрактные национальные интересы — но чётко помнил свои интересы и готов был в первый же подходящий момент отстоять их, используя выданное оружие. В феврале 1917 года такой момент представился.

Говорить о справедливости и тем более законности требований крестьянского мiра и тем более методов, какими он их отстаивал — бессмысленно в принципе, как я говорил выше для крестьянина интересы выживания выше любой справедливости, а закон он никогда не ценил ни в грош, если с помощью его нельзя ничего получить. Точно так же бессмысленно говорить с крестьянином о совести, о верности, о предательстве — он четко знает чего хочет и готов хоть десять раз на день менять политические взгляды, только бы получить, что он хочет — таких людей сформировали постоянная нужда и голод (часто вызванные пьянством). Единственной высшей ценностью для мiрянина — была добыча любой ценой любых ресурсов для выживания, для пропитания себя и семьи. Ради этого допустимо было всё, нельзя было только отнять у такого же бедного как ты сам, и нельзя было оставить того, у кого ты отнял. без всего. Например, если барин, который к 1917 году еще оставался в деревне, выражал желание вести самому хозяйство — крестьянский сход оставлял ему земельный надел, причем часто достаточно большой. Потому что барин тоже был человек и имел право жить с земли как и все крестьяне.

Что произошло в 1917 году? Общинное крестьянство уже примерно к 1900–1902 году поняло, что городу и государству оно не нужно. Нет, власть крестьянство не уничтожала, как пишет Е. Прудникова. Она даже пыталась помочь, отпускала значительные суммы, списывала задолженности. Но источники доходов были все больше городскими, власть даже отменила выкупные платежи — уже не нужны. Девять процентов в год средний рост ВВП и весь он приходится на город и на наиболее богатую часть деревни. Нищие — а это примерно 40 % — понимают, что их дети будут жить хуже их. Потому — деревня замерла в недобром ожидании, и первая же слабость города и власти вылилась в крестьянскую войну 1905–1907 годов с грабежами усадеб и выживанием помещиков с села. Это не было какой-то осознанной жакерией, это была попытка добыть ресурсы и закрепить за собой эти источники ресурсов на будущее. Но государство, монархия — отбились, подавили мятеж силой. Потому что была цела и предана императору Гвардия. Деревня снова замерла в недобром ожидании. Следующее «окно уязвимости» оказалось роковым. Гвардия была перебита дважды — в 1914 году в Пруссии и в 1916 году под Стоходом — а в России впервые в ее истории прошла тотальная мобилизация и десять миллионов мужиков взяли в руки оружие. Воевать с германцем они не слишком-то хотели — делить нечего. Концепция «расширения жизненного пространства» в голове русского мужика не укладывалась. А вот со своими делить было что. И при первой слабости государства и власти всё посыпалось окончательно и бесповоротно. Потому что мiр пошел в свое последнее отчаянное наступление на город и власть с очень простыми требованиями — взять всю землю и переделить, а все долги крестьянства за ранее купленную — списать. И мiру было всё равно, кто ему это даст. Если бы с такими лозунгами пришел император Вильгельм — мiр бы перед ним на колени пал и шапки долой. Потом бы, понятное дело, локти кусали. Но то — потом…

По итогам 1917 года многие считают, что мiр победил — но на деле он проиграл. Во-первых — потери в гражданской войне нанесли по нему столь жестокий удар, что он уже не оправился от него, а те из его сыновей, что вернулись с полей мировой, а потом и братоубийственной войны живыми, уже не боялись ни Бога, ни черта, и никакой сход признавать не желали. Сыновья справных домохозяев стали убийцами, хулиганами, отморозками с кровавым, часто уголовным опытом. Во-вторых — поражением всего крестьянского мiра стал приход к власти партии большевиков — едва ли не единственной левой партии, которая ненавидела крестьянство, не обожало его и не искало в нем «сакральный смысл русской жизни». Для ненависти к крестьянам у большевиков были как идеологические (марксизм определяет крестьянство, как реакционный класс) так и личные мотивы.