Империя, которую мы потеряли. Книга 1 - [27]

Более-менее горизонтальная сегрегация начала проявляться только в ХХ веке, когда появились огромные заводы с тысячами работающих на них людей и они все старались селиться рядом с заводом, создавая рабочие районы. Но стремительное разрастание города размывало и эти гетто, богатые дома чередовались с бедными.

Петроград был изначально построен в очень плохом с точки зрения военной и государственной безопасности месте. На берегу Балтийского моря — то есть уязвимый для атаки с воды. В окружении весьма сомнительных территорий — с одной стороны Финляндия, с другой стороны Прибалтика. И то и другое соседство было гибельным. В прибалтийских губерниях фактически не было русской власти, командовали немцы, жестоко угнетая местное население — в итоге пробудились антинемецкие (не антирусские!) движения национального освобождения, сыгравшие в истории России трагическую роль (одни латышские стрелки чего стоят). По мнению автора, именно среди прибалтийских народностей, во время войны сведенных в добровольческие полки и получивших оружие, заговорщикам удалось навербовать сотни и тысячи боевиков для реализации своих планов в феврале 1917 года в Петрограде. С другой стороны, буквально в шаговой доступности Финляндия, в которой Россию ненавидело сто процентов населения. Просто финские правые ненавидели Россию за русификацию и требовали независимости, а левые ненавидели Россию как оплот самодержавия. После отделения Финляндии в ней тут же вспыхнула гражданская война, в которой людей в процентном отношении от общего числа граждан погибло больше, чем в России, — но это было потом. А сейчас — финны давали пристанище любым революционерам, боевикам, шпионам — лишь бы против России. Русская полиция в Финляндии действовать не могла, местная занималась открытым саботажем — и всё это на подступах к столице Империи. Кстати малоизвестный факт — Ленин осенью 1917 года был избран депутатом Учредительного собрания — и как думаете, от кого? От финской армии и флота!

В Петрограде, в отличие от многих других городов, самые криминальные районы располагались не на окраинах, а в центре города, они были связаны с рынками и большими доходными домами, полностью контролируемыми криминалом. Опасное соседство правительственных учреждений и криминала ещё сильнее осложняло задачу по наведению порядка в городе.

К 1917 году 2/3 жителей Петрограда родились не в Петрограде. 80 процентов населения — относились к низшим слоям — рабочие, подёнщики, интеллигенты. Так если в 1869 году в городе проживало 215 тысяч крестьян обоего пола, то в 1910 году — уже 1,3 миллиона. Численность крестьян в городе увеличилась вдвое, с 32 % до 68 % от общего населения города.

Петербург, а потом и Петроград, были едва ли не самой опасной столицей Европы в криминальном отношении, причем рост преступности значительно опережал рост населения города. Так в 1900 году в Петербурге обвинялось в убийстве 227 человек, а в 1910 году уже 794. В разбое в 1900 году обвинялись 427 человек, в 1910 году — 1325 человек. За десять лет число хулиганов выросло в четыре раза. Хулиган был даже внешне похож на нынешнего гопника — штаны заправленные в резиновые сапоги, кепка, папироска… Город лидировал и в пьянстве — так в полиции в нетрезвом состоянии в год попадал каждый двадцать третий петербуржец, в то время как в Берлине — один человек из трехсот пятнадцати. Значительная часть всех преступлений совершалась в нетрезвом состоянии.

В городе был крупный экспортный порт и множество заводов, столица давала 12 % индустриальной продукции России, в том числе 70 % электроэнергетических изделий, 50 % химической продукции, 25 % машин, 17 % текстиля. Все это дополняло социогенную и криминогенную обстановку: в городе было полно людей, готовых на всё. В начале ХХ века стал складываться доселе неведомый, опасный в социальном и криминальном отношении тип русского промышленного рабочего.

Если брать обстановку второй половины XIX века, то большую часть крестьянского и рабочего населения Петербурга составляли ремесленники и специалисты сферы услуг. Они попадали в город в молодом возрасте, часто еще детьми, и отдавались «в учение» людям, которые чаще всего были из той же местности и даже того же села. Во время учения они не получали денег, работая за еду и угол (при этом, еда чаще всего была намного сытнее, чем в деревне, включая в себя каждый день мясное блюдо), и только по прохождении обучения начинали «расти». Это были самые разные профессии — половые, извозчики, строители, плотники, шляпники и портные. Но все они работали по одной и той же схеме. Существовала региональная специализация, когда тем или иным промыслом занимались крестьяне — отходники из нескольких уездов одной губернии, профессия была для них привычной, обучать ее секретам начинали еще в деревне. При попадании в город мальчик не оставался один, он попадал в артель, где все свои, где существовали кассы взаимопомощи, где устанавливались правила жизни и работы в городе. Хозяин чаще всего был тоже свой. Понятное дело, что никакие забастовки были невозможны — при проявлении недовольства или неспособности освоить профессию, человек возвращался в деревню с клеймом «питерской выбраковки», где подвергался презрению соседей. Но при этом существовал и социальный лифт. Практически все содержатели трактиров, гостиниц, погребов, где продают спиртное на вынос, старших артелей у извозчиков и строителей — прошли тот же путь, что и все, они попали в город мальчиками, но при этом оказались сметливее и удачливее и разбогатели. Они же не теряли связи и с деревней — отправляя туда деньги, помогая выстроить школу или церковь, забирая из деревни мальчиков в обучение. Некоторые сёла, специализируясь на промыслах, были столь богатыми, что еще до 1914 года обращались в Министерство народного просвещения, с просьбой открыть в селе гимназию, с содержанием за счет средств селян. До войны для «обчества» уже нормой было открыть на родине специализированное училище, в городе иметь кассу взаимопомощи, благотворительную столовую, дом с дешёвыми квартирами для своих. Особенно преуспели в этом ярославцы.