Империя чувств - [11]

Сейчас, когда я думаю об этом, мне кажется, что боялись они самого же страха... На улицах, в домах, театрах, в Союзе писателей, в организации, где работал отец, да и во всех литературных организациях того времени - всюду потолки длинных бесконечных коридоров окутывал, подобно зловещему туману, вездесущий, навостривший свои коварные уши страх...

Помню, как в этой помпезности холодных коридоров с высокими потолками отец казался мне беспомощным, растерянным, жалким...

Но как бы он ни старался говорить громко, как ни пытался рассмешить людей, как бы громко ни смеялся сам, какое бы гулкое эхо ни рождал его голос, отражающийся от мраморных полов, лестниц, стен с колоннами, страх, поселившийся в глубине его глаз, как и тех, с кем он говорил, никак не исчезал...

И пусть он назло страху в гуще людей напевал мягким голосом самые запрещенные песни, смеша окружающих, передразнивал самых влиятельных и могущественных людей, издевался над теми, кто носил на плечах этот страх, как самую богатую накидку, позорил их при всех - страх был непобедим. Он делал свое дело, тайком по одному вселяясь в людей, перетягивал их на свою сторону, оставляя отца в одиночестве...

...Тогда, плюнув на все, отец пил и, швыряя на глазах у всех страх под ноги, топтал его как дранную половую тряпку...

...Однако страх, ненавидя отца, не отставал от него, он вползал в наш дом, не давая отцу покоя и здесь, коварным черным флагом постоянно колыхался над нашими головами...

...В конце концов, отец нашел единственную возможность уничтожить страх. Покончив с собой, он навсегда изгнал туман страха из нашего дома, с нашей улицы. Страх отполз куда-то... и больше в наших краях не появлялся, но остался в глубине глаз людей, которые, покорные ему, исчезали из окружения отца...

...Теперь, встречая на улице или во дворе этих людей, вместе с которыми уйдут в вечность последние тусклые отблески страха, я вспоминаю отца, ощущавшего странное родство с ними, в одном из сражений этой тайной, отвратительной войны, обвязавшись гранатами, принесшего себя в жертву им, от чего-то и зачем-то спасая это убожество. Я думаю об этом и стараюсь оправдать отца...

СОН ПОСТОРОННЕГО ЧЕЛОВЕКА

Последнее время мне часто снится Эльчибей.

Удивительно, но после окончания траурных церемоний, он стал словно еще эмоциональней и трогательней.

Этот человек, с которым при жизни мы даже ни разу по телефону не говорили, снится мне лидером какой-то неизвестной организации, говорит о литературе, поэзии, а потом волнующим голосом поет странные песни...

Иногда же во снах он сидит в своем черном костюме, безучастный к происходящему, с обидой на лице уставившийся в какую-то точку...

Я же восхищаюсь его святостью, и, понимая, что он неизлечимо болен и скоро покинет нас, тайком, беззвучно плачу...

...А он, смущенный моим плачем, отворачивается, стараясь стать незаметным.

После этих снов я решила еще раз придти к нему на могилу и на следующее же утро отправилась на Аллею почетного захоронения.

...У его могилы еще сохранились следы траурных церемоний... Бесчисленные венки, корзины с цветами, увитые надписанными лентами, смешанный аромат букетов живых и искусственных цветов, свешивающиеся сверху плакаты и флаги, лозунги и портреты - все это мешало думать о нем. Точнее, внутреннее чутье подсказывало мне, что Его здесь нет.

И среди людей, которые с полными надежды глазами сидели у изголовья могилы, стояли вокруг, прислонясь к деревьям, я поняла, что никто бы не выдержал этой бесконечной церемонии, этой неугасающей демонстрации пылкой любви, этой огромной ответственности и надежд. Любой бы старался найти убежище далеко от этой суеты, в покое и тишине, во снах постороннего, не беспокоящего его человека...

ВРЕМЯ СТРАНСТВИЙ

Сегодня утром позвонила Вагифу Баятлы и поинтересовалась судьбой цикла стихов, который он собирался публиковать.

Вагиф был в странном настроении. Он мельком сказал, что на днях отдает их в газету "Азадлыг", а потом, резко изменив тему, заговорил о красоте, которую хотел бы видеть в моих произведениях, о красоте мира, о великом Сервантесе, о Дон Кихоте, который встретил на постоялом дворе побирушек и принял их за принцесс, об английских моряках, испанских путешественниках, о храбром пирате Хейраддине Барбароссе, долгие годы владычествовавшем на Средиземном море, и так далее.

АВТОР

Иногда, описывая какой-то смешной эпизод, не могу удержаться от смеха. А в трогательных эпизодах - хочется плакать. Бывало, что, отложив ручку, плакала.

В этом смысле больше всего заставила меня плакать "Процессия", а смеяться - "Свобода".

МАГИЯ АЙЛИСЛИ

Не могу равнодушно читать интервью или публицистику Акрама Айлисли.

Тайны Большой Литературы вечны и незыблемы.

В чем секрет мастерства писателя, ткущего из обычных предложений, написанных простым, разговорным, иногда даже корявым языком тонкую вязь, повергающую человека в смятение?

Как удается ему облечь простые азербайджанские фразы в таинственные покровы, что от этих мертвых слов, набранных стандартным газетным шрифтом, вдруг ощущаешь тепло и дыхание газетной страницы?.. Что здесь?..