Империя Четырех Сторон - [4]
Взгляд комиссара не располагал к шуткам оппонентов. Полицейский чиновник смотрел на Вадима так, как будто это давалось ему невероятно тяжело. Из-под нависающих на самые зрачки век струилась энергия неприязни, и Вадим физически ощущал на себе ее смутную тяжесть.
«С персонажами при исполнении служебных обязанностей лучше не спорить», – взял себе гонщик за правило с тех пор, как однажды в аэропорту его сняли с рейса за вполне безобидный ответ: «Да, конечно» на вопрос девушки из службы авиационной безопасности, есть ли у пассажира с собой наркотики, оружие или взрывчатые вещества. Шутка о брате Нормане прозвучала забавно, но вслед за ней последовали бесконечные вопросы комиссара, точность и беспощадность которых подпитывали неприязнь к оппоненту и зловоние из пепельницы.
Хотя следует признать, Норман действительно был для Вадима кем-то вроде брата. Особенно после нескольких лет, прожитых вместе в киевском общежитии.
Три. Бронзовые ножи
Молодой человек в одежде, отдаленно напоминающей то ли арабский дишдаш – тонкий халат до пят, то ли спецодежду мясника, готовится к очень важному событию. Он проверяет, насколько остро наточены старинные инструменты перед ним на столе. По коричневой бронзе, из которой сделан набор ножей, крючков и зажимов, можно догадаться, что он имеет древнее происхождение. И если даже это не совсем так, то бронзовые инструменты – точная копия или стилизация «под древности Империи Инков», которые можно купить почти повсеместно на западном, да и на восточном склоне великой горной цепи, от шумной Боготы до окрестностей Сантьяго. Инструменты напоминают хирургические, хотя они на вид грубее и массивнее. Но тонкий орнамент, который имеется на рабочей поверхности каждого бронзового инструмента, говорит о высоком мастерстве тех, кто их изготовил. А если поднести древние ножи поближе к глазам, то можно заметить, что тонкие линии распадаются на отдельные микроскопические изображения животных, из которых и свивается нитка орнамента. На одних ножах его образуют сотни орлов, на других он сплетается из обезьян, цепляющихся одна за другую длинными спиралевидными хвостами. На третьих его формирует цепь из крокодилов, каждый из которых, позволяя схватить себя собрату за хвост, крепко держится зубами за хвост предыдущего земноводного. С помощью увеличительного стекла можно рассмотреть, что, несмотря на общий стиль рисунка, у каждого из животных есть свои неповторимые черты. Иногда это оскал, а иногда и положение лап, от готовности к прыжку до позиции самозащиты.
У молодого человека в арабском дишдаше не было увеличительного стекла. К тому же он вряд ли тратил бы время на разглядывание фигурок на лезвии. Его интересовало практическое, а не художественное достоинство инструментов. Тем не менее, каждый из инструментов человек в дишдаше мысленно называл именами животных, которые были на них изображены. «Сначала берем нож-орел, – говорил он вполголоса, – делаем круговой надрез. Потом ножом-крокодилом намечаем продольный. Дальше понадобится широкое лезвие ножа-обезьяны, чтобы разрезать кости. И потом уже в ход пойдут крючья».
Над столом, выхватывая тусклым пучком света руки молодого человека, горела электролампочка, вся в следах паутины и копоти. Обстановка в комнате была далека от стерильной. Осторожные движения человека в дишдаше придавали ей особую торжественность.
– Каждая часть имеет свое назначение и, значит, свой вкус, – бормотал молодой человек так, словно повторял хорошо вызубренный урок. Ножи сверкали бронзовым блеском в пятнах желтого света. Микроскопические звери крепко сжимали зубы.
Молодой человек потянулся кверху и подвинул лампу таким образом, чтобы пятно света ярче всего освещало середину грязноватого деревянного стола и то, что на нем лежало. Юноша, продолжая повторять слова своей мантры о вкусовых различиях, взмахнул бронзовым ножом и с силой вонзил его в то, что лежало на столешнице. Нож почти без сопротивления преодолел препятствие. Он с легкостью отделил от массивного тела небольшую часть. Это была человеческая кисть. Она упала на жесткий пол с глухим стуком. Кисть была сделана из пластика. Человек разделывал манекен, и это походило на безумие. Тем более, что его губы шептали безумные слова, лишенные всякого смысла:
– Инка Виракочи, то, что ты предсказывал нам, сбылось, но мы повернем это вспять. Время движется в оба конца.
Uno. El jardín de oro
Вода стекала по бирюзовым желобам, подпитывая фонтан, который выбрасывал вверх восемь острых струй. Здесь было спокойно и тихо. Легкое журчание воды не нарушало спокойной красоты этого места, куда простых руна обычно не допускали. Во всяком случае, Чинча не слышал ни об одном подобном случае. А к слухам об Инка Уака Чинча обычно очень внимательно прислушивался, хотя бы потому, что мечтал своими глазами увидеть золотой сад. И вот это наконец произошло. Он, обычный руна, родившийся в дальней общине-альйю на диком востоке империи, стоит посреди самого красивого места под Солнцем и смотрит на золотые продолговатые листья, под весом которых ветки тяжело и медленно покачиваются. Чем дольше он вглядывался в детали фактуры золотых деревьев, тем больше они казались ему ожившими, хотя, возможно, эффект живого сада создавался за счет вот этого почти незаметного журчания фонтана. А разбираться в эффектах Чинча умел, в этом, собственно, и была его работа: придумывать, как соединять живую природу с неживой, каменной архитектурой.
