Империя-Амаравелла - [5]

Но спутник планеты вне сферы интересов оперативного отряда. Мне жаль: тут столько всего! И на поверхности, и внутри, — четко отграниченные сектора-зоны. Кто-то высокоразумный координирует жизнь межзвездного перекрестка. Цивилизация планеты пыталась обжить свой спутник. Но глобальный потоп отменил экспансию.

Да что Луна! Для оперативников сама База «Чандра» загадка. В нашем распоряжении Сектор Оперативного Реагирования, откуда с помощью Системы мы сопровождаем избранных землян. «Звездочки…» Еще Информаторий, центры спорта, боевой подготовки, религий… Плюс жилая зона. Все вместе, — десятая доля общей площади «Чандры». А сколько скрыто в глубине!? И, — база функционирует в двух дополнительных измерениях. Минимум в двух. Этого я представить не в состоянии. Не все ясно и со смыслом нашей работы.

Вторая моя «звездочка» загорелась в маленьком городке, лишенном перспектив. Нет ни Храма, ни института. Народ трудится на судостроительном заводе. Выпускают торпедные катера для военно-морского флота. Империя скоро от них откажется. Завод развалится, город обнищает. А до ближайшего цивилизационного центра тысяча километров. По воде или воздуху… Никакой гений не способен тут реализовать себя.

Возможно, Система ошиблась.

Планета. Уруббо-Ассийский Альянс. Крайнестан. Начало земной биографии

Это случилось в светлый полдень самой середины весны.

Фундамент двухэтажного деревянного барака от чрезмерной многолетней нагрузки наполовину ушел в почву. Над одностворчатой дверью входа табличка с надписью «Роддом». Доски стен от старости покоробились, трещины закрывает многослойная краска. То ли зеленая, то ли коричневая… Цвет настолько ядовит, что светло-зеленая мурава в смеси с ярко-желтыми одуванчиками не приближается к зданию ближе метра. И красно-коричневая голая почва круговой каймой отделяет «Роддом» от остального мира.

Кое-что из первых дней в памяти моей сохранилось. Совсем немного, приходится дополнять скудными воспоминаниями очевидцев.

* * *

Я родился, открыл глаза и очень удивился. Еще бы! Сверху нависает грязно-белая плоскость, не вызывающая никакого доверия. Вертикали-стены оклеены обоями неопределенных цвета и рисунка. Единственное окно, открывающее вид на юг, забрано решеткой из железных прутьев. Сквозь пыльные стекла в комнату с трудом прорывается мягкий свет весны. Но внутри он теряет в весе, насыщенности и градусе. И ложится на охристый деревянный пол бесцветным слабым слоем. Пахнет острой горечью.

«Туда ли я попал?» — вспыхнул вопрос. И когда надо мной склонились две фигуры в белых халатах и марлевых повязках, понял, — туда! В их сощуренных глазах нет никакого понимания сути момента. Тогда-то я и заорал от безысходности, от невозможности вернуться обратно. А люди в масках решили, что младенец кричит от радости.

Из «Роддома» меня перенесли в дом, который построил отец. Свежие лиственничные бревна и доски источают ласковый аромат. Через прозрачные окна в комнату легко проскальзывают солнечные дни и лунные ночи. Иногда по стеклам мягко струятся крупные дождинки, потом в кроватку заглядывает веселая Радуга. А рядом всегда женщина по имени Мама. От ее близости становится совсем уютно.

Но пришла осень, и меня определили в ясли. Еще один двухэтажный барак, противный и серый. Угрюмым служительницам, погрязшим в личных проблемах, до меня никакого интереса. Паутина в потолочных углах свисает седыми прядями, из темной глубины пристально следят паучьи глазки. Пауки набирают вес и дожидаются своего часа. Знаю: они ненавидят меня и мечтают впиться острыми клешнями в мое бессильное тело.

Я разочаровался снова. И стал молить о возвращении. Но память о прошлом бытии уходит. И вот: я забыл, кого надо просить. Кричать сил не осталось, да и зачем… Произошла путаница, я родился не в том мире. Чтоб это понять, достаточно сделать вдох. Воздух, насыщенный микрочастичками паучьей паутины, царапает горло, застревает больными комками в груди.

Но сознание не угасало. И предложило мне выход: не сопротивляться недомоганию, которое наслали пауки. Только через серьезную болезнь возможно вернуться обратно.

* * *

Следующая ясельная картинка впечаталась в память так крепко, что сохранилась и после деформации психики.

Подо мной — коричнево-черные доски рассохшегося пола. Сквозь щели снизу струится сырой холод. Они приносит запах тления, пропитавший почву под бараком. Мое обоняние радуется, потому что знаю, — конец близок. Чтобы его ускорить, ползу по древнему шершавому дереву. В этом мире нет сил, способных спасти от ясельного воздушного концентрата, в котором собраны возбудители всех болезней человека.

Хорошо помню свое раздвоение в те минуты. Да, меня стало двое. Один я ползу, царапая колени и напряженно всматриваясь в щели между досками пола. Где-то там обитает чужой недобрый Некто. Я не знаю его имени. Тело мое ничтожно, но как трудно его передвигать! Второй я прозрачным перламутровым облачком застыл под беленым известью потолком и наблюдаю за собой первым. Сверху смотрю спокойно и невозмутимо, сюда страдания не дотягиваются. Вторая моя сущность понимает: от зла болезни, которая проникла в тело первой сущности, нет спасения.