Imperium. Философия истории и политики - [47]
Отталкиваясь от фактов, мировоззрение XX века, тем не менее, субъективно, поскольку такого взгляда на историю императивно требует его историческая душа. Отдавая приоритет фактам, наше ви́дение является специфически нашим; люди другого типа, находящиеся за пределами западной культуры или ниже ее, способны понять его не более чем европейскую высшую математику, технику, физику или химию, готическую архитектуру или искусство фуги. Таким образом, данная картина истории, совершенно обязательная для всех уважающих себя мыслителей, принадлежащих к западной цивилизации, не обязательна для масс, бурлящих на улицах европейских столиц. Историческая относительность, как и физическая относительность, — компетенция немногих ведущих умов. История ощущается и творится не на улицах, а в верхах. Количество людей в западной цивилизации, понявших действительный смысл Второй мировой войны, исчисляется в тысячах. Западная философия со времен Ансельма всегда была эзотерической. То же справедливо и для воззрений XX века, соответственно невелико число тех, для кого они являются душевной потребностью. Однако число тех, кто будет руководствоваться решениями этих немногих, составляет уже не сотни, а сотни миллионов.
В XX веке представление обо всех прошлых событиях в человечестве как лишь предварительных и подготовительных к нашей западной истории — это потрясающая наивность. Развитие, на которое потребовалось, как и в нашей истории, не менее тысячелетия, сводится к набору случайных событий; к представителям иных культур относятся, как к детям, пытавшимся на ощупь добраться до тех или иных наших специфически западных идей. Однако на самом деле каждая из этих предыдущих культур уже достигла и прошла стадию, до которой мы доросли в XIX и XX столетиях, когда развились свободная наука, социальная этика, демократия, материализм, атеизм, рационализм, классовая война, деньги, национализм, истребительные войны. Предельно искусственные бытовые условия, усложненная жизнь в мегаполисах, социальное расслоение, разводы, вырождение старого искусства в чистую бесформенность — все эти хорошо знакомые нам симптомы были свойственны всем культурам.
Огромный объем исторического знания, которое должен освоить XX век, — знания, раскопанного исторической эпохой, следующей за эпохой критицизма, — не выносит произвольного втискивания фактов истории в заданную схему, состоящую из трех магических стадий. Причем их должно быть именно три, даже если не удается согласиться о начале первой и завершении второй, а третья стадия неограниченно продлевается с тех пор, как в 1667 г. профессор Хорн из Лейдена объявил о своем открытии «Средних веков».
Первая формулировка воззрений на историю, свойственных XX веку, появилась только с Первой мировой войной. До этого один лишь Брейзиг однозначно порвал с линейной схемой, но его предварительная работа освещала лишь часть человеческой истории. Создать же полный очерк исторической структуры удалось Шпенглеру, философу нашей эпохи. Сам он был первым, кто подчеркнул сверхличную природу своей работы, отметив, что на него только пал жребий позаботиться об исторически существенной идее, принадлежащей ему лишь условно. Он смог просто артикулировать то, что нащупали другие. Взгляды этих других были ограничены тем или иным специальным горизонтом, сделавшим их перспективу узкой, односторонней и косной. Как и любое произведение гения, выводы Шпенглера кажутся вполне очевидными тем, кто идет следом, но ведь его труд предназначался все-таки потомкам, а не современникам. Гений всегда обращен в будущее: такова его природа и таково объяснение обычной судьбы всех гениальных работ как в политике и экономике, так и в искусстве и философии, величие и простота которых осознаются только после ухода их создателей.
Структура истории
Одним из бессознательных допущений линейной схемы была идея уникальности цивилизации. Понятие «цивилизация» использовалось так, словно всякая высокосимволичная жизнь, когда и где бы она ни возникла, являлась манифестацией одной и той же сущности — «цивилизации». Вне Запада «цивилизация» была недоразвитой, спотыкающейся, неуклюжей и стремилась приблизиться к западному образцу. Эта «цивилизация» представлялась чем-то таким, что по глупости упустили предыдущие эпохи, но неким образом она снова отыскивалась в какой-то забытой книге и «передавалась» в будущее. В этом вновь проявлялся рационализм, постулировавший, что люди сами творят свою историю, и объяснявший все происходящее или человеческим совершенством, или человеческими ошибками.
Однако для высшей исторической интуиции, самосознательного, великого и деятельного исторического творчества, свойственного XX веку, история есть хроника жизни восьми высоких культур, каждая из которых является организмом, отмеченным индивидуальностью, как и все представители любой жизненной формы. Высокая культура есть форма жизни, занимающая вершину органической иерархии, в которой низшие ступени представлены растениями, животными и человеком. Каждая из культур является отдельным экземпляром этого высшего рода, индивидом. Принадлежа, таким образом, к одному роду, высокие культуры обладают одинаковыми признаками, что касается общего облика, жизненных потребностей, способов самовыражения, взаимоотношений с ландшафтом и популяционными потоками, а также продолжительности жизни.
