Imperium - [8]

Антоний Прим увидел солнце, увидел покосившиеся метательные орудия на краю дороги, увидел свою победу. «Теперь пора» – подумал он, вскочил на коня, подъехал к рядам преторианцев. К своему последнему резерву. Горяча коня, надсаживаясь, кричал он: «Упустите победу сейчас, и никогда больше вам не видать Рима. Какой император возьмет вас на службу? Какой лагерь откроет вам свои ворота? Вот ваши знамена, вот ваше оружие. Потеряете вы их – и одна только смерть останется вам, ибо свой позор вы уже испили до дна! Впе-е-ред!». Началась резня.

____________________

Гай Мансуэт, легионер 7 Гальбанского, бежал с кровавым мечом за спиной какого-то ветерана вителлианца. Если тот не остановится, он его ударит в печень. Корка крови и грязи застыла на лице Мансуэта. Руки и ноги отваливались. Он хотел крикнуть: «Стой! Убью!» – Потом бы он перерезал горло этому изменнику Рима. Получилось: тяжелый вздох и «Хр-х-х-хх…» От голоса ничего не осталось. Сорвал заночь… Все равно тот остановился… Он уже все равно не мог бежать… Вытянул вперед руку с испанским мечом и ждал. И смотрел пустыми глазами.

Кажется, все… И не увижу маленького Гая, жену… Но он уже не маленький. Он вырос… Сильно дрожит рука… Не удержать меч…

Тот, что был моложе, отразил рубящий удар, едва не выпустив меч; неожиданно присел и в длинном выпаде нанес колющий удар снизу, под панцирь, в пах… Меч вошел во что-то. Гай Мансуэт резко выдернул его из раны, отскочил.

Что-то острое кольнуло Юлия Мансуэта в низ живота и резко, раздирая живое тело, вошло вглубь… Очень холодно и больно стало ему… Как на качелях – приблизилась, удалилась, удалилась, приблизилась земля…

Гай Мансуэт увидел на падающем, сложившемся в два раза, знак 21 Стремительного легиона и подумал, что надо быстрее обшарить его. Хотел добить – мало времени. И так подохнет…

Кошелек… Кусок серебра… Они же были в Испании… Еще дышит…

Гай перевернул тело на спину. Полез к полутрупу за пазуху… Случайно посмотрел на успокаивающиеся глаза…

«Все заберет себе… Все, что я скопил за службу… Почему он так смотрит на меня своими злыми глазами… Такие у жены, когда она злится… Оте… Похож… Просто, похож. По… Отец? В 21 Стремительном служит отец… А меня взял Гальба в 7… Пока он служил…»

– Ты… Мансуэт… Юлий Мансуэт?… Отец…

Юлий Мансуэт видел еще, как затряслись руки у сына… Тот о чем-то кричал… Он вырос. Сильный стал…

Что-то заставило остановиться бойцов. Непонятно что. И вителлианцы, и флавианцы здесь, около насыпи, опустили мечи и смотрели, как легионер из 7 Гальбанского держит на руках другого из 21 Стремительного и, обняв его, что-то кричит со слезами на глазах.

– Что это с ним?

– Чего он кричит?

– Слышишь, сын отца убил.

– Что там такое?

– Что случилось?

Гай Мансуэт сипящим голосом молил отцовских манов не считать его отцеубийцей, не отворачиваться от него…

Это – ошибка… Ошибка, ошибка… Только ошибка…

Кто стоял близко – слышали: «Все, а не я виноваты в этом! Что один солдат… ничтожный солдат в бушующей повсюду гражданской войне…»

Лихорадочно, руками, копал яму, хоронил здесь же…

Вскоре в обеих армиях слышались возгласы удивления и ужаса все проклинали безжалостность войны, но с прежним остервенением убивали и грабили близких, родных и братьев, повторяя, что это – преступление, и снова совершали его.

____________________

Антоний Прим поставил задачу: на плечах отступающих войти в Кремону. Он знал – эта ночь и этот день – решающие.

Гай Волузий из 3 легиона первым ворвался в Кремону. Сорок тысяч вооруженных солдат вломились в город. Взрослых девушек и красивых юношей рвали на части. Над их телами возникали драки, кончавшиеся поножовщиной и убийствами. В руках у всех пылали факелы и, кончая грабеж, легионеры кидали их в пустые дома и разоренные храмы.

____________________

Антоний Прим встал с постели, на которой осталась лежавшая навзничь восьмилетняя девочка, подошел к окну. Он смотрел на огонь. Потом еще раз оглядел легкое тело ребенка и махнул рукой. Из угла комнаты вышла обнаженная девушка лет шестнадцати… Ее нежная золотая кожа… Прим протянул руку… Его ждали еще две женщины: двадцати и тридцати лет… Он вернулся к ложу, сделал глоток красного вина и позвал всех…

«Мне пока собирают золото. Много золота… И власть… Пусть горит огонь… Какие крепкие ноги и грудь у этой… постарше… Злая, наверное… Фурия… В эту ночь и в этот день решилось все… Молодец, Беккон! Молодец, Клювик! Клюй их, клюй, пока жареным не стал. Ай да Петуший клюв! Хорошее все-таки в детстве прозвище дали». Антоний Прим громко засмеялся. Немного пьяно выкрикнул: «Одна ночь и один день!» – увидел испуганные глаза четырех женщин и опять крикнул: «Один день!… И одна ночь!…»

VII

– Ну, как? Правда, здорово?

– Угу…

– Знаешь, мне недавно попалось в журнале… Не помню… Ну, неважно… Там было написано, что муравьи, когда идут всем муравейником, то у них строй, как у римского легиона. Понимаешь?

– Угу…

– Разведка, охранение… Все, как у владык вселенной. Представляешь, муравьи… Нет. Владыки муравьиной вселенной… Под ногами. Их раздавить можно. Всех…

– Угу…

– Что ты все время мычишь?

– Мне челюсти сводит, а ты мне про муравьев… Игрушка… Как маленький… Поцелуй меня…