Империи. Логика господства над миром. От Древнего Рима до США - [11]

Опять же сравнительно просто вплоть до начала XX столетия сосуществовали Британская империя и империя русских царей; возглавлявшиеся ими «миры» были отделены друг от друга и, прежде всего, слишком различны[14]. И это связано не столько с теми пространствами, которые когда-то контролировали британцы и русские, и не столько с разделением Азии на северную и южную половины вдоль крупных горных цепей от Кавказа и до Гималаев28, сколько со способом осуществления господства обеими сторонами: интегрировавшаяся административно, а при необходимости и военным путем континентальная империя русских и поддерживавшаяся в основном за счет экономического обмена по морским каналам империя британцев друг другу не угрожали и не мешали — конечно, до тех пор, пока русские не начали открыто «прорываться к теплому морю».

Все изменилось у империй-преемниц британцев и русских — США и Советского Союза: уже самой своей руководящей идеей, своей миссией, они подвергали сомнению право на существование другого. Вдобавок они конкурировали в одних и тех же пространствах и сферах: от прорыва Советского Союза к мировому океану за счет построения значительного военного флота и до гонки за господство в космическом пространстве. В отличие от Британской империи и империи царей, для США и Советского Союза существование другого являлось ограничением для их претензий на имперское господство. Они делили общий «мир», в то время как царская империя и Британская владычествовали каждая в своем «мире».

Однако есть и то, что было несовместимо с существованием «миров» британской морской империи и русской континентальной империи, — третья империя, которую тщетно пытались воздвигнуть в оставшемся между ними промежутке. Она вынуждена вступать в конфликт с одной из империй, который потом выливается в большую войну, а в нее в конце концов включается и вторая империя. В этом можно увидеть логику действий обеих ограниченных собственными «мирами» империй, подразумевающую, что они после периода наблюдения и зондирования начинают содействовать друг другу против третьей и мешать ей наращивать свою мощь. Это повторялось от Наполеона и Вильгельма II до Гитлера и императора Хирохито, при этом с какой из обеих империй вступает в стратегическую конфронтацию третья, остается неважным. Для Наполеона изначально это была Британская империя, в то время как Вильгельм II и Гитлер пытались по возможности избежать противостояния с британцами, ограничивая свои претензии на господство европейским континентом или же поворачиваясь на Восток. Наполеон и Гитлер потерпели главное поражение на Востоке, Вильгельм II, напротив, лишился трона и империи в конфликте с Западом. Наконец, Япония, которой в начале XX столетия удалось реализовать себя в борьбе с Россией, во Второй мировой войне потерпела крах в схватке с США, которые при этом искали стратегического сотрудничества с Советским Союзом. Конечно, во всех случаях напрашивается версия об императиве к взаимодействию морской и континентальной империй против третьей, об их интересе к мерам, обусловленным имперскими «мирами» своего времени и применявшимся для достижения всех целей и планов, которые только возникали29.

Должны ли мы здесь более подробно описать эти имперские «миры», внешние границы которых просматриваются сравнительно легко? Что же характерно для их сути и в чем они отличаются от неимперских миров? И не в последнюю очередь: есть ли признаки того, что базовые пространства континентальных и морских империй в чем-то близки?

Характерная для имперского пространства разница между центром и периферией уже упоминалась; в империях, основанных на владении пространством, она столь же заметна, как и там, где власть покоится на контроле за потоками. Помимо этого в литературе раз за разом встречается указание на полиэтнический или многонациональный характер империй. Однако такая особенность все же вызывает некоторые проблемы, потому что, с одной стороны, тривиальна — обширные империи неизбежно объединяют многие этнические или национальные общности, — ас другой — политически ангажирована решение, что есть этнические и национальные отличия, утверждаются ли они или же нивелируются, принимает имперский центр в духе принципа divide et impera[15]30.

И главным образом в европейском пространстве во взаимоотношениях между западноевропейскими национальными государствами и средне- и восточноевропейскими империями всегда вставал вопрос о том, что же является их силой, а что слабостью: национальная сплоченность или же полиэтническое разнообразие. Под впечатлением от общепризнанной слабости Османской империи, а также от центробежных тенденций в Дунайской монархии и в царской империи к началу XX века возобладало мнение, что в случае конфликта национальное государство будет превосходить полиэтническое имперское объединение (мнение, которое могло бы рассматриваться как подтвердившееся на фоне исхода Первой мировой войны), но взлет США и Советского Союза, а также маргинализация в мировом масштабе европейских национальных государств перевесили чашу весов в другую сторону. Очевидно, в данном случае речь идет о впечатлениях и представлениях, которые имели место в конкретной обстановке и