Императорское королевство - [115]

Снова изнутри лихорадочным стуком дает о себе знать Дроб, и Бурмут отпирает дверь.

— Давай выходи, висельник! У тебя было достаточно времени, не видел ли какой записки возле того дурака?

Он еще не кончил говорить, а Рашула уже ворвался в комнату, схватил лист бумаги возле головы Мутавца и, разобрав при свете спички почерк Мутавца, засунул ее себе в карман.

— Это моя старая квитанция, — объяснил он в ответ на окрик Бурмута, — я ее потерял здесь днем.

— Врет, при чем тут день! — возмущенно крикнул Майдак. Но в этом не было необходимости, потому что Бурмут, не стерпев покушения на свой авторитет в присутствии охранников, яростно наскочил на Рашулу с кулаками.

— Покажи эту квитанцию!

— Дайте вначале взглянуть на мертвеца, может быть, письмо у него.

И охранники ввалились в комнату, кто-то даже перевернул труп. Но Бурмут всех их вытолкал обратно из комнаты и, заперев дверь, повесил связку ключей на руку.

— Какое ваше дело? Я знаю, что должен делать, пока не явится следователь и полиция. Все, что обнаружил, оставь на месте! Не впервой мне с этим дело иметь. Ну-ка, ты, отдавай письмо!

В коридоре у дверей канцелярии один из охранников зажег керосиновую лампу, осветившую бледное лицо Рашулы. Он скалит зубы, хотя внутренне чувствует себя в полной растерянности. Вопреки ожиданиям он не почувствовал никакого удовлетворения, увидев труп Мутавца. Напротив, ему было противно, будто там, в углу, лежит раздавленный таракан. В дополнение ко всему его охватил страх, уж не оставил ли Мутавац письмо, в котором обвиняет его в своих муках? Если это так, он обязан уничтожить письмо, но всему свой черед. Это можно сделать и в последнюю минуту. Чувствует, что все оборачивается против него, всем любопытно, что в этом письме, а ему прежде всего. Он вытащил его из кармана и, отступив на почтительное расстояние, принялся его читать про себя.

— Вслух! Вслух!

— Вслух? — Рашула обвел всех ироническим взглядом. — Ничего особенного! — только сейчас он ощутил сладостное удовлетворение и скучным голосом прочитал письмо, смоченное слезами и кровью:

«Дорогая моя, родные мои, Ольга, я сам так хотел, никто меня не принуждал, иначе я не мог поступить — ради тебя и ребенка. Прощайте, помните обо мне! Ваш Пеппи. Достопочтенный суд прошу не обвинять мою жену в связи с книгой расходов и доходов, которая была обнаружена за печкой. Я спрятал ее там без ее ведома, она ничего о ней не знала!»

— Об этом я бы мог кое-что сказать, — рассмеялся Рашула и вытащил утреннюю записочку Ольги. — Здесь видно, как она не знала об этой книге! Вручаю вам, папашка! — и он протягивает Бурмуту оба письма.

— Еще что-то на обратной стороне! — плаксиво заметил бледный как полотно Майдак; не виноват ли он сам в этом грешном конце Мутавца?

— На обратной? — Рашула поспешно переворачивает листок бумаги. — В самом деле! Это поразительно!

«Я много чего наговорил на Рашулу и Розенкранца, чтобы спасти себя. Бог мне судья, равно как и всем им».

— Оговорил, сам признается! — радуется Рашула. — Мог бы это сделать еще живой, для этого не обязательно убивать себя. — Что же вы, папашка, — останавливает он Бурмута, который забрал обе бумажки и сует их охраннику, чтобы тот отнес их госпоже Микич, — письма необходимо суду передать, для суда это вещественные доказательства.

— Суду? Tas hajst — точно! — согласился Бурмут. — Но скажите тогда госпоже Микич, чтобы завтра явилась в суд. А ты подонок, — обратился он снова к Рашуле, взглянув разок на письмо Ольги, о котором он уже кое-что знал от Розенкранца. — Ты бы его утаил, кабы оно тебе было не на руку. Дьявол ты эдакий, ты перед ним виноват больше, чем он перед тобой!

— Но разве вы не слышали, что он там пишет? — презрительно усмехнулся Рашула.

— Как был мошенником в жизни, так мошенником и на тот свет отправился! — пробурчал довольно громко Дроб. Из всей этой истории он понял только то, что Мутавац был посажен в тюрьму в связи с аферой страхового общества, и этого было достаточно, чтобы ненавидеть его.

— Что ты болтаешь? — рявкнул на него Бурмут и засунул бумажки в карман. — Ворюга, в карцер захотелось?

— Я правду говорю! — раздраженно протестует Дроб. — Как он мог написать, что Рашула не виноват, когда меня он тоже обманул?

— Как вы его терпите? — усмехнулся Рашула, а Бурмут в бешенстве затопал ногами на Дроба.

— Гх-р-р-а! Ты еще осмеливаешься болтать! На виселицу тебя надо! Ты и никто другой виноват, что тот лежит мертвый.

— Вы что, спятили?

— Кто спятил? — замахнулся ключами Бурмут. — Ты здесь был и ничего не слышал, ничего не видел? Он заколол себя и даже голоса не подал, как у мухи крылышки оборвал! Горазд ты разговаривать через глазок камеры. Ворюга, ты же все слышал да еще и радовался, наверное.

Но ведь все это произошло до того, как сюда пришел Дроб! И он решил защищаться.

— Я был во дворе!

— А он как раз со двора притащил веревку, — вмешался вдруг все время молчавший Фонарщик. — Я видел, и вы должны были видеть, вы же там были.

— Где там? Откуда мне знать, для чего он отрезал веревку!

— Все это глупости! — не выдержал Рашула и решил прекратить спор. — Все знаем, какой тихоня был Мутавац, и умер он тихо! Да и вы, папашка, постоянно твердили, что ему нельзя оставаться одному, потому что может решить себя жизни. А сегодня он оказался один, ни вы, ни мы не можем ходить за ним по пятам!