Император Португальский - [55]

— До чего странная фигура, — сказала Клара Гулля кучеру в тот момент, когда старичок вместе с ватагой детишек протискивался сквозь калитку. Она не имела ни малейшего представления, кто это такой, но не могла не обратить внимания на человека в таком шикарном наряде. На голове у него был высокий кожаный картуз с пышными перьями, вокруг шеи и ниже, на груди, висели звезды и кресты из плотной золотой бумаги, крепко привязанные к цепям. Создавалось впечатление, что на нем золотой воротник.

Дети уже больше не молчали, а кричали, что было сил: «Императрица, императрица!» Бедный старик даже не пытался их утихомирить. Он шествовал так, словно эти орущие и хохочущие малыши были его почетным караулом.

Когда эта орава подошла уже почти к самой двери, Клара Гулля закричала и бросилась в дом к Катрине.

— Кто это? — спросила она в полном ужасе. — Это отец? Он что — сошел с ума?

— Да, — сказала Катрина. Она заплакала от волнения и поднесла передник к глазам.

— Это из-за меня?

— Господь сделал это из милосердия, — сказала Катрина. — Он видел, что ему было слишком тяжело.

Больше она ничего не успела объяснить, потому что Ян стоял уже на пороге. За ним толпились ребятишки, которым хотелось посмотреть, как же произойдет в действительности та встреча, которую им столько раз описывали.

Император Португальский не пошел прямо к дочери. Он остановился возле двери и произнес приветствие по случаю ее прибытия.

Добро пожаловать, о Клара,

О Фина, о всемогущая Гуллеборг!

Он произнес эти слова с таким сдержанным достоинством, какое высокопоставленные особы проявляют в великие мгновения своей жизни, но вместе с тем в его глазах были настоящие слезы радости, и ему стоило большого труда сдерживать дрожь в голосе.

После того, как это торжественное и хорошо продуманное приветствие было произнесено, император трижды ударил императорской тростью об пол, призывая к тишине и вниманию, и запел тонким и скрипучим голосом.

Клара Гулля стояла, тесно прижавшись к Катрине. Казалось, она хотела спрятаться, укрыться за матерью. До сих пор она молчала, но когда Ян повысил голос и запел, она вскрикнула от испуга и попыталась остановить его.

Но тут Катрина крепко схватила ее за руку.

— Оставь его! Он мечтал спеть для тебя эту песню с тех самых пор, как ты уехала от нас.

Тогда она затихла и предоставила Яну продолжать.

Отцом императрицы

народ весь так гордится.

В газете написали,

Так было в Португалии,

Японии иль Австрии,

Так это было там.

Бум-бум-бум, кружись,

Бум-бум-бум.

Но дольше Кларе Гулле было этого не вынести. Она поспешно бросилась выгонять детей и закрыла за ними дверь.

Затем она повернулась к отцу и даже затопала на него ногами. Она не на шутку разозлилась.

— Пожалуйста, замолчите! — вскричала она. — Вы что, собираетесь сделать из меня посмешище, называя императрицей?

Ян, казалось, немного удивился, но это мгновенно прошло. Она и впрямь была великой императрицей! Что бы она ни делала, делалось правильно. Что бы она ни говорила, это было медом и бальзамом. От радости он совсем забыл поискать глазами золотую корону, золотой трон и военачальников в золотых одеждах. Если ей захотелось показаться при приезде бедной и беспомощной, то это ее дело. Ведь это же счастье, что она вернулась к нему.

БЕГСТВО

Утром, через восемь дней после возвращения Клары Гулли домой, они с матерью стояли на боргской пристани, готовые уехать отсюда навсегда. На старой Катрине была шляпа и шикарное пальто. Она собиралась вместе с дочерью отправиться в Мальме и стать добропорядочной городской дамой. Никогда больше ей не придется зарабатывать на хлеб тяжелым трудом. Она будет сидеть на диване сложа руки и проведет остаток своих дней спокойно и беззаботно.

Но, несмотря на все ожидавшие ее радости, Катрина никогда не чувствовала себя такой жалкой и несчастной, как сейчас, стоя здесь на пристани. Клара Гулля, должно быть, все же что-то заметила, потому что стала спрашивать, не боится ли она морского путешествия. И тут же принялась объяснять ей, что в этом нет ничего страшного, хотя ветер и дует с такой силой, что люди едва стоят на пристани. Клара Гулля ведь была привычной к морским путешествиям и знала, о чем говорит.

— Разве это волны, — сказала она матери. — Конечно, я вижу, что озеро побелело, но я бы не побоялась переплыть его даже на нашей старенькой плоскодонке.

Буря не пугала Клару Гуллю, и она осталась на пристани. А Катрина, чтобы хоть как-то спрятаться от ветра, зашла в большой склад и забилась в темный угол за ящики. Она собиралась просидеть здесь до самого прибытия парохода, поскольку ей не хотелось до отъезда столкнуться с кем-либо из их прихода. В то же время она думала, что, должно быть, поступает неправильно, раз ей стыдно показаться на люди.

Но одно оправдание у нее все же было. Она ехала с Кларой Гуллей не в погоне за хорошей жизнью, а только потому, что руки перестали ее слушаться. Что же ей еще оставалось делать, раз она чувствовала, что они становятся такими слабыми, что она уже больше не сможет прясть?

Она видела, как в склад вошел звонарь Свартлинг, и молила Бога, чтобы он ее не заметил и не подошел спросить, куда она собирается. Как она сможет сказать ему, что намеревается покинуть Яна и избу и всю свою прежнюю жизнь?