Император Павел Первый и Орден св. Иоанна Иерусалимского в России - [42]
Изучение списков позволяет сделать ряд интересных выводов о персональном, национальном, возрастном составе российских «кавалеров». Высшие должности в Ордене, естественно, заняла знать, но не екатерининские вельможи, а новые, павловские любимцы. Так, «фельдмаршалом» был назначен воспитатель Александра Павловича граф Н. И. Салтыков, 1-м министром — Ф. В. Ростопчин (к нему, по свидетельству Жоржеля, поступали все доклады и решались согласно с его мнением)[223] Главным «госпитальером» был назначен бывший новгородский губернатор А. А. Сиверс, «главным шталмейстером» — Кутайсов, «адмиралом» — гр. Кушелев. Среди прочих «оффициалов» значатся Неклюдов, Опочинин, Хитров, Дурново, несколько представителей кланов Долгоруких, Голицыных, Головниных, Шереметевых.
Общее число наследственных и «почетных» кавалеров в Российском приорстве в начале 1799 года составило 63 человека, командоров Ордена — 91. Среди последних — гр. Воронцов (очевидно, Александр Романович. В списках, к сожалению, имена и отчества не приведены). Далее — кн. Волконский «1-й», Вязьмитинов, дюк Ришелье, братья А. А. и П. А. Аракчеевы, гр. фон дер Пален, кн, Багратион, Аргамаковы, Свечин, Ливен, Бенкендорф, Милорадович, Завадовский, Коцебу, Чичагов, Уваров, — словом, вся военная элита из «гатчинцев» и высшие чиновники, выдвинувшиеся при Павле.
Приорство «российско-католическое» по понятным причинам было гораздо малочисленнее — всего около 60 фамилий. Судя по спискам, допускалось двойное кавалерство — в обоих приорствах сразу (адмирал де Рибас, Опочинин, Хитров). Мальтийскими кавалерами были пожалованы по роковой случайности почти все самые активные участники переворота 11 марта: Пален, Скарятин, Уваров и др.
Среди «почетных» кавалеров немало простых офицеров, только начавших карьеру, попадаются имена отцов декабристов — Волконского, Л. Давыдова, Е. Розена.[224]
«Не было выше и лестнее, — по выражению П. Морошкина, — знака монаршей милости», чем пожалование мальтийским крестом.[225] «Командорские» степени были унаследованы сыновьями первых «кавалеров», так что разговор о бытовании в среде нового поколения русских офицеров 1800–1810-х гг. рыцарских традиций имеет и конкретно-биографический аспект, и историко-культурный.
Коснемся того и другого.
Со времен Павла I до конца империи слиянность опорных понятий государственной идеологии и военной организации очевидна, что отражалось и в частной жизни, включая распорядок дня столичного жителя, встававшего вместе с квартирующими в городе полками под флейту или барабан. Заведенному Павлом «солдатскому» распорядку, противопоставленному «вельможной» расхлябанности, следовали его преемники. Так, известно, что Александр I любил не фрунт, но эстетику вахтпарада, что сам он в любую погоду в один и тот же час совершал пешую прогулку по установленному маршруту по улицам и набережным, почти без охраны. Прогулка эта носила не столько «гигиенический», сколько ритуальный характер, ибо демонстрировала спартанский характер, а с другой стороны — доступность царя-рыцаря для подданных.
Результаты «одухотворения» военной службы проложили грань между веком XVIII и XIX. Например, отставки по мотивам «разочарования» в будничности службы, частые для XVIII века (так поступили в свое время Д. И. Фонвизин, Н. М. Карамзин, И. И. Дмитриев) в александровское царствование стали редки. Для отставки нужны были какие-то более серьезные причины. Резко уменьшилось число дворян, никогда не служивших. Даже светские и литературные «львы» — П. А. Вяземский, К. Н. Батюшков, В. А. Жуковский — попробовали военной романтики — в 1812 году или чуть раньше. Хотя смысл военной романтики во время боевых действий резко менялся в сравнении с периодом мирным. «Гусарство» уступало место мотивам жертвенности и подвига. Демократизация бивачного быта, обнищание младшего офицерства на походе приближали его к солдатской массе, но не снижали «одухотворенности» войны.
Вопрос о соотношении понятий кастовой чести и военной доблести в психологии русского офицерства 1800–1810-х гг. решается непросто. Скажем только, что пожалование знаком мальтийского ордена за военные заслуги изначально апеллировало как к «чести», так и к «доблести».
Знак древнейшего европейского Ордена, понятно, мог и не сообщать его носителю подразумевавшихся «рыцарских» качеств. Трудно представить себе ограниченного царского брадобрея Кутайсова «человеком чести», как и простоватого казака М. И. Платова «благородным» кавалером. Но уже сын Кутайсова — генерал-майор А. И. Кутайсов сочетал в своем облике просвещенность (он учился за границей), военную доблесть и самопожертвование. В 28 лет этот блестящий и талантливый офицер погиб на Бородинском поле.
Преемственность в понимании военной службы, чести и патриотизма между первым и вторым поколениями кавалеров Мальтийского ордена достаточно очевидна. «Дети» первых командоров и кавалеров вступали в «военный мир» очень рано — через кадетские корпуса или — в 16–18-летнем возрасте пройдя дорогами наполеоновских войн.
Павловские распоряжения направили военную службу к открытому исканию не карьеры, наград и выгод, а чести — органической составляющей дворянского самосознания. Среди боевых орденов, полученных за доблесть, орден св, Иоанна Иерусалимского, носимый по праву пожалования до середины 1810-х гг., как печать «всемирного рыцарства», не потерялся. Так, среди генералов 1812 года приблизительно каждый четвертый оказывается мальтийским кавалером. Вывод этот построен на изучении 332 портретов Военной галереи Зимнего дворца. Правда, нужно сделать поправку на то, что около 80 боевых генералов так и остались не портретированы, и на то, что не у всех портретированных открыты на изображениях мундиры и орденские колодки. Возможно, не все ордена воспроизводились в точности живописцами. Однако все возможные погрешности будут смещать общий результат как раз в сторону увеличения числа мальтийских кавалеров среди героев 1812 года.
