Император Павел I. Жизнь и царствование - [10]
Панин однако не думал еще сдаваться, думая заручиться содействием будущей супруги своего воспитанника, при помощи друга своего Фридриха II, короля прусского, взявшего на себя роль свата невесты наследнику русского престола: втайне от императрицы, он давал свои инструкции ее агенту, Ассебургу, посланному в Германию для выбора невесты; сделать это было тем легче, что Ассебург был, вместе с тем, преданным слугою Фридриха II и также получал от него инструкции. Об этой интриге Екатерина узнала, и то лишь отчасти, только тогда, когда, по указанию Фридриха, выбор невесты для Павла Петровича был уже предрешен[19]. Ландграфиня Гессенская с тремя своими дочерьми прибыла в Россию 6 июня 1773 г., и выбор цесаревича пал на заранее предназначенную ему Паниным и Фридрихом II среднюю принцессу, Вильгельмину, принявшей в православии имя Наталии Алексеевны. Бракосочетание цесаревича с нею совершено было 29 сентября 1773 г., но еще неделей ранее граф Никита Панин, при милостивом рескрипте, уволен был от должности обер-гофмейстера великого князя. В знак признательности за воспитание сына Екатерина осыпала Панина чрезвычайными наградами, как бы желая позолотить пилюлю; с своей стороны, Панин, в виде некоторой демонстрации, значительную часть пожалованных ему поместий подарил трем секретарям своим, в том числе известному Д. И. Фонвизину на том основании, что они разделяли труды его. «Дом мой очищен, — писала Екатерина, — или почти очищен; все кривляне произошли, как я предвидела, но, однако-ж, воля Господня совершилась».
Нет сомнения, что этот момент был единственный в истории отношений Екатерины к сыну, когда обе стороны воодушевлены были лучшими намерениями по отношению друг в другу, и сама супруга Павла Петровича, великая княгиня Наталия Алексеевна, вопреки ожиданиям Панина и Фридриха II, способствовала этой семейной гармонии, так как великий князь привязался в ней со всем пылом своего впечатлительного сердца, а она окружала императрицу всеми знаками своего внимания и преданности. «Я обязана великой княгине возвращением мне сына, сказала она однажды, и отныне всю жизнь употреблю на то, чтобы отплатить ей за эту услугу». Назначая состоять при дворе великого князя для исполнения гофмаршальских обязанностей генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова, Екатерина писала сыну: «Ваши поступки очень невинны, я это знаю и убеждена в том; но вы очень молоды, общество смотрит на вас во все глаза, а оно — судья строгий. Во всех странах не делают различия между молодым человеком и принцем: поведение первого, к несчастию, слишком часто служит в помрачению славы второго. С женитьбой кончилось ваше воспитание; отныне невозможно оставлять вас в положении ребенка и в двадцать лет держать вас под опекою; общество увидит вас одного и с жадностью следить будет за вашим поведением. В свете все подвергается критике: не думайте, чтобы пощадили вас, либо меня. Обо мне скажут: она предоставила этого неопытного молодого человека самому себе, на его страх; она оставляет его окруженным молодыми и льстивыми царедворцами, которые развратят и перепортят его ум и сердце; о вас же будут судить смотря по благоразумию или неосмотрительности ваших поступков; но подождите немного. Это мое дело вывести вас из затруднения и унять это общество и льстивых и болтающих царедворцев, которые желают, чтобы вы были Катоном в двадцать лет и которые стали бы негодовать, коль скоро вы бы им сделались. Вот что я должна сделать: я определю в вам генерала Салтыкова, который, не инея звания гофмаршала вашего двора, будет исполнять его обязанность, как вы увидите из прилагаемой записки, в которой я подробно перечисляю его обязанности. Сверх сего, приходите во мне за советом так часто, как признаете в том необходимость; я скажу вам правду со всею искренностью, в какой только способна, а вы никогда не оставайтесь недовольным, выслушав ее, понимаете? Вдобавок, чтобы основательнее занять вас, к удовольствию общества, я назначу час или два в неделю, но утрам, в которые вы будете приходить во мне один для выслушания бумаг, чтобы ознакомиться с положением дел, с законами страны и моими правительственными началами. Устраивает это вас?»[20].
И содержание, и тон этого чисто материнского письма должны были казалось «устроить» цесаревича. Мало того, не умея быть искренним в половину, он сам сообщил матери, что камергер Матюшкин истолковывал ему и великой княгине назначение Салтыкова желанием императрицы иметь шпиона при малом дворе. Разумеется, что императрица была возмущена этой попыткой Матюшкина «положить руку между коркой и деревом» и «поссорить мать с сыном и государыню свою с наследником». Но эти интриги придворных, сами по себе ничтожные, должны были повторяться и в будущем: причины разлада между Екатериной и Павлом лежали глубже, чем предполагал это сам Павел, и, употребляя сравнение Екатерины, класть руку между деревом и коркою» было возможно только потому, что между ними давным-давно образовалась пустота. В конце концов поняла это и Екатерина.
