Император Николай II и заговор генералов - [142]
Итак сами господа «февралисты», признанием отсутствия вины за Государем, Государыней и Царским правительством, выносили обвинительный приговор самим себе, своей клеветнической кампании против Государыни и правительства. Но это также обвинительный приговор и тем генералам, которые, поверив грязной клевете, пошли на измену своему Царю. И в первую очередь – против Алексеева.
Я сейчас расскажу о революционном правосудии. Не о большевистском, нет, а о правосудии «лучезарного февраля». «Больной, истощенный старик, страдающий хронической болезнью почек, Штюрмер попал в сырую, холодную камеру Трубецкого бастиона, где, в полном одиночестве, терпя постоянный, мучительный голод, в самых отвратительных условиях лишения элементарнейших требований комфорта, он был обречен неизбежно на мучительную, долгую агонию, при которой оставалось только мечтать о смерти, надеяться на нее и ждать ее, как желанную избавительницу. Обращение с заключенным было ужасное: ему приходилось переносить не только самые грубые издевательства и оскорбления, но и побои.
Об ужасном положении Штюрмера знал и тогдашний министр юстиции Керенский, и последующие за ним министры того же ведомства, и все вообще “начальствующие лица” из бывших подпольных проходимцев: родственники и друзья заключенных осаждали их всех просьбами умилостивиться и оказать содействие к облегчению страданий их жертв злобного торжества… на все просьбы они отвечали злорадными отговорками, а то и прямо насмешками.
Но все приедается быстро: развлечение, доставленное глумлением и издевательством над умиравшим, находившимся в полной их власти, стариком, на которого сыпались площадные ругательства, толчки, пинки и побои (его много били по щекам), все это удовольствие надоело – хотелось чего-либо более пикантного… И вот люди, одетые в мундиры бывших доблестных русских воинов, но волей, работой и стараниями друзей и единомышленников возглавителей революционной рвани, превращенные в “сознательных товарищей”, “спасающих революцию”, придумали новый способ развлечения: поочередно, “справа по одному”, они стали подходить к Штюрмеру и мочиться на его лицо. Когда он был уже в агонии и умирал, жена и другие захотели войти в комнату, их задержали караульные и объявили, что никого не пропустят. “Никого не пропустим! Пускай околевает при нас и только при нас. Много чести ему прощаться еще с родственниками!”» (Ф.В. Винберг «Берлинские письма»).
И есть еще весьма «полупочтенные» субъекты, которые лепечут что-то о «светлых, радостных днях февраля»!
А Царская Семья по воле Керенского была переведена в Тобольск. Еще в начале пребывания Царской Семьи в Царском Селе, Бьюкенен передал врем. п-ву сообщение своего правительства, что оно больше «не настаивает» на приезде Царской Семьи в Англию. Это был, конечно, отказ. Как мы увидим позже, правительство Вильгельма II тоже не спасло Царской Семьи, хотя имело к этому полную возможность. Таким образом и Англия и Германия ответственны так же, как и многие другие, за смерть Государя и Его Семьи.
В Тобольске положение Царственных Узников все время ухудшалось. Соколов пишет: «Когда Керенский отправлял Семью в Тобольск, он говорил Кобылинскому: “Не забывайте, что это бывший Император. Его Семья ни в чем не должна нуждаться”.
Почему слово разошлось с делом?
В показании Кобылинского значится: «Все эти истории были мне тяжелы. Это была не жизнь, а сущий ад. Нервы были натянуты до последней крайности. Тяжело ведь было искать и выпрашивать деньги для содержания Царской Семьи. И вот, когда солдаты вынесли постановление о снятии нами, офицерами, погонов, я не выдержал. Я понял, что больше нет у меня власти, и почувствовал полное свое бессилие. Я пошел в дом и попросил Теглеву доложить Государю, что мне нужно Его видеть. Государь принял меня в ее комнате. Я сказал Ему: “Ваше Величество, власть выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше Вам быть полезным. Если Вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу”. Государь обнял меня одной рукой. На глазах у Него навернулись слезы. Он сказал мне: “Евгений Степанович, от Себя, Жены и Детей я Вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим (подчеркнуто мною. – В. К.). Надо и Вам потерпеть”. Потом Он обнял меня и мы поцеловались. Я остался и решил терпеть» (Н. Соколов).
Государь и Его Святая Семья шли по Своему крестному пути.
Ограничения и ухудшение положения в Тобольске продолжались. 1-го марта 1918 г. пришла телеграмма: «Николай Романов и его семья должны быть зачислены на солдатский паек». Солдатский комитет постановил разрушить ледяную гору, которую построили для развлечения детей Жильяр и Долгоруков. Жильяр в своем дневнике отмечает: «4/17 марта. Дерзость солдат превосходит всякое воображение. Те, которые уехали, заменены молодежью отвратительной внешности.
Их Величества, несмотря на увеличивающееся со дня на день уныние, надеются, что среди верных Им людей все же найдется несколько человек, которые постараются Их освободить».
«6/19 марта. После завтрака говорили о Брест-Литовском договоре, который только что подписан. Государь был несказанно огорчен этим обстоятельством. “Это такой позор для России, – сказал Он, – это позор равносильный самоубийству. Я никогда бы не поверил, что Император Вильгельм и германское правительство могут унизиться до того, чтобы пожать руку этим мерзавцам, которые предали свою страну. Но Я убежден, что это не принесет им счастья: не это поможет им спастись от разгрома!”»
