Император Наполеон - [195]

Далее следуют сцены, колоритно представленные Эмилем Людвигом: «Солдатский хохот. Генерал заливается краской. Когда на следующий день фрегат отчаливает, солдаты кричат своему пленнику троекратное “ура!”. Три месяца спустя об этом случае знает вся Европа»[2006].

Командующий военно — морской базой на острове контр — адмирал Пултин Малькольм не скрывал своей симпатии к Наполеону, иногда навещал его в Лонгвуде и подолгу с ним беседовал, чем приводил в ярость Хадсона Лоу. Наполеон отвечал на симпатию к нему со стороны адмирала полной взаимностью: «Я никогда не встречал человека, — говорил он об адмирале, — который бы так сразу мне понравился, как этот красивый, воинственного вида старик»[2007]. А ведь этот «старик» был всего лишь одним годом старше 46-летнего Наполеона!

Наконец, вот и заключительный эпизод на тему об отношении разных чинов английского гарнизона к «пленнику Европы», запечатленный Д. С. Мережковским с отсылкой к исследованию академика Ф. Массона: «Когда офицеры английского гарнизона прощались в Лонгвуде с телом императора, один из них сказал своему маленькому сыну: “Смотри на него хорошенько. Это самый великий человек в мире”»[2008].

Разумеется, редкие за пять с половиной лет эпизоды такого, хотя и уважительного общения с внешним миром, посторонним по отношению к нему и к его свите, не могли удовлетворить Наполеона, привыкшего каждый день из 19 лет его звездного бытия иметь дело с десятками государств и повелевать миллионами людей. В начале ссылки он был еще физически здоров, полон сил, буквально кипел энергией и в октябре 1817 г., незадолго до своего смертельного заболевания сказал генералу Гурго, что рассчитывает «по крайней мере на 30 лет жизни»[2009]. Но куда и на что мог он теперь употребить свою сверхчеловеческую энергию? «“Богу войны, богу победы”, - читаем о нем у Д. С. Мережковского, — надо побеждать до конца. Но кого? Лонгвудских крыс, блох, клопов, комаров, москитов?»[2010] «Ему Европа была мала для размаха, а он был брошен на крошечную скалу, заблудившуюся в океане, да и на ней еще ему начертили пределы движения!» — восклицал А. К. Дживелегов[2011].

Наполеон не зря приравнивал свою депортацию на остров Святой Елены к «смертному приговору». Для личности такого масштаба и с такими возможностями жизнь под властью «кретина» Лоу была медленным умиранием. Больше всего угнетала императора вынужденная, да еще поднадзорная праздность. Ему недоставало на острове всего — широкого и делового общения, свободной и всеобъемлющей информации, а главное, кипучей глобальной деятельности. Он привычно вставал в 6 часов утра, но, промаявшись день (не без пользы, конечно, для будущих историков: диктовал или просто рассказывал своим приближенным многое, что они благоговейно старались записать и тем самым увековечить), он зачастую маялся и ночью: «страдал бессонницей, ибо тело его, привыкшее к постоянному напряжению всех сил, в бездействии не могло обрести покоя <…>. Он встает, зовет Маршана, разговаривает, пишет, читает, ходит взад и вперед по своим двум комнатам и засыпает лишь под утро»[2012].

Памятуя о том, как он спасался от безделья на Эльбе, Наполеон и здесь попытался было заняться благоустройством острова. Вот что писал об этом, обобщив воспоминания очевидцев, Д. С. Мережковский: «Целыми днями, командуя артелью китайских рабочих, император сажал деревья в саду, планировал цветники, газоны, аллеи, рощи; устраивал водопроводы, фонтаны, каскады, гроты. Так увлекался работой, как будто снова надеялся исполнить мечту всей своей жизни — сделать из земного ада рай <…>. Но все кончилось ничем: лютое солнце сжигало цветы, дождь размывал земляные работы, ветер ломал и вырывал с корнем деревья. Рая не вышло, ад остался адом, и эта Сизифова работа ему, наконец, так опротивела, что он опять заперся в комнатах»[2013].

Все — от тотального надзора до мелочных придирок — тяготы режима ссылки лишь усугубляли депрессивное состояние императора. Особенно раздражало его принятое у тюремщиков обращение к нему как к «генералу Буонапарте». Еще до прибытия на остров Хадсона Лоу адмирал Кокбэрн решил однажды устроить бал в самом комфортабельном на острове Колониальном доме (Плантейшн Хаус), где размещалась губернаторская администрация, и разослал пригласительные билеты не только знатным островитянам, но и французским изгнанникам, включая «генерала Буонапарте». «Наполеон, — читаем у Ж. Мартино, — взглянул на приглашение и, пожав плечами, сухо проронил: “Передайте билет адресату. Я последний раз слышал о нем у Пирамид”»[2014].

Вальтер Скотт, оправдывая, в принципе, все и вся в отношении английских властей к Наполеону, так объяснял их «правоту»: Наполеон сам после Ватерлоо «вторично отрекся и во второй раз торжественно сложил с себя титул императора», а главное (с английской точки зрения), если бы Англия признала его императором, «с ним бы следовало обходиться в соответствии с этим титулом, а в результате оказалось бы невозможным строгое соблюдение всех правил, установленных для его охраны <…>. Где это видано, чтобы Императора ограничивали в его прогулках или чтобы при выездах его сопровождал офицер и следили за ним часовые?»