Император - [3]

Да, вот именно так, моя безумная затея с захватом Ковеля не просто удалась, а буквально вдохнула жизнь в начинающийся разваливаться Юго-Западный фронт. Германцы подтянули свежие дивизии и организовали очень грамотные атаки на две наши армии – 8-ю генерала Каледина и 11-ю генерала Сахарова. Под их ударами эти армии начали разваливаться – русские солдаты не желали воевать, и при сильном нажиме противника некоторые части даже бросали свои позиции и бежали в тыл. Хорошо, рядом с армией Каледина была дислоцирована сформированная из гвардейских частей Особая армия, она была ещё не особо затронута тленом разложения. Вот её корпуса и встали на пути германских дивизий. А 11-й армии было некому помочь, и она дрогнула. Если бы в это время 2-й кавалерийский корпус под моим командованием не совершал рейд в тылу противника и не затеял операцию по взятию важнейшего стратегического пункта – города Ковеля, то операция германской армии оказалась бы успешной. Русская армия оказалась бы разбитой, и ей не помог бы стратегический гений Брусилова. В тот момент казалось, что ничто не могло мотивировать солдат держать оборону. Хорошо с ними поработали революционеры-пропагандисты и не только они – сама власть вела себя безобразно, тут и пропагандировать против неё особо было не нужно. Защищать страну с такой властью большинство солдат не хотело. Но тут случилось чудо – город Ковель, на подступах к которому полегли многие тысячи солдат, был взят 2-м кавалерийским корпусом. Солдаты воодушевились, а когда узнали, что взятием Ковеля командовал брат императора, вера в верховную власть укрепилась. Тем более полковые священники объясняли, что это чудо есть промысел Божий. Как только Николай Второй отдал корону Михаилу, Господь помог тому разбить супостата, показывая – вот кто истинный помазанник Божий. И не повиноваться ему есть большой грех, и допустившему это преступление гореть в геенне огненной. Одним словом, после взятия Ковеля многое в психологии русского солдата изменилось. И когда новость о взятии Ковеля стала известна в войсках, солдат как будто подменили. Они уже не паниковали при германских атаках и стойко сносили все тяготы войны. Даже жёсткий артиллерийский огонь неприятеля не вносил в души сумятицу, а заставлял думать о подвиге великого князя, когда он лично повёл полки на штурм укреплений Ковеля. В первый штурм укреплений Ковеля сложили головы многие тысячи простых солдат. Даже корпуса гвардейцев из Особой армии не смогли взять эти твердыни, напичканные пулемётами и пушками, а всего лишь две дивизии под предводительством Михаила разбили неприятеля в пух и прах.

Именно такие слухи ходили среди солдат Юго-Западного фронта. Я за время, которое провёл в Луцке, даже систематизировал их по принципу «совершенно невероятные, связанные с божественной сущностью Михаила» и «слухи более-менее реалистичные». Вот те, которые реалистичные, соответствующие моим представлениям о причинах возрождения боевого духа армии, и остались в памяти. А времени собрать слухи, ходившие среди солдат, и систематизировать их у меня было. Шесть дней я находился в Луцке. И хотя на сердце скребли кошки и хотелось как можно скорее оказаться в Петрограде, уехать, не дождавшись результата операции Особой армии по прорыву к Ковелю и нормализации положения в полосе 11-й армии, я не мог. Хотя 39-й армейский корпус Особой армии пробился к Ковелю и соединился с частями 2-го кавалерийского корпуса Багратиона на следующий день, после того как новый император добрался до Луцка, но я всё равно не тронулся с места. Чувствовал, что нельзя сейчас покидать фронт. Именно здесь и сейчас решалась задача, которую мы с Кацем поставили перед собой – по недопущению сползания России в выгребную яму истории. Конечно, я мог ошибаться, и эта задача решалась в столице, где требовалось успокоить рабочих и какими-нибудь политическими уступками умиротворить депутатов Госдумы. Но я посчитал, что задачи умиротворения пойдут гораздо легче, если обстановка на фронте хотя бы нормализуется. А если будут явные победы, то и умиротворять никого не придётся. К тому же когда прибыл в Луцк, то получил телеграмму от Каца, в которой уже не сквозило паническое настроение, что всё пропало, срочно приезжай в Петроград. Конечно, может быть, это я его успокоил телеграммой, которую направил своему другу после того, как попал в расположение 39-го армейского корпуса. А скорее всего, обстановка в столице не настолько уж критическая. Хотя Кац и призывал меня как можно быстрее приезжать в Петроград, но сообщал он прежде всего о нехватке финансов на наши проекты. Это меня и успокоило – если парень начал свои вечные жалобы на нехватку денег, значит, не всё так плохо и дела худо-бедно, но идут. Сообщил Кац и о растерянности, которая наблюдается сейчас в Петрограде, как в среде чиновников, так и среди простого населения. Никто не знает, что делать, даже горлопаны политиканы и те примолкли. Гавкать на Михаила – боевого генерала, взявшего Ковель, как-то не с руки. Тем более ещё свежи воспоминания о кулачном бое великого князя с человеком-горой, спасение санитарного поезда и действиях во время мятежа латышских стрелков. Рабочие надеются на щедрость нового императора. Ведь рассказы о том, как Михаил одаривал золотыми империалами юнкеров, сейчас очень популярны в народе. А интеллигенция надеется на то, что новый царь установит правовые нормы, как в Европе, не зря же он жил и имеет замок в Англии. Его европейский менталитет проявился и в том, что Михаил после бунта латышских стрелков на станции Лазаревская не перестрелял мятежников, как настоящий сатрап, а организовал по процедуре, принятой в Англии, цивилизованный, демократический суд. И не его вина, что этот суд приговорил мятежников к расстрелу. Демократия, особенно во время войны, обязана уметь защищаться. Так что народ довольно благожелательно был настроен к новому царю, и никаких эксцессов против монархии пока не наблюдалось.