Император - [185]

— Но ты знаешь мое состояние, достойный муж. В свои дурные дни я не способен собраться с мыслями и шевелить губами. Когда моя одышка усиливается, я чувствую себя так, как будто меня душат. Много десятков лет я охотно отдавал и душу и тело в распоряжение государства, но теперь я чувствую себя вправе употребить остаток ослабевших сил на другие предметы. Мы с женой намерены удалиться в свое имение на Ларийском озере. Там мы хотим попробовать, не удастся ли нам сделаться достойными спасения и усвоить надлежащим образом истину, какую ты показал нам… А, вот и ты, Юлия! Когда в нас созрело решение удалиться от света, мы не раз вспоминали слова еврейского мудреца, которые ты недавно сообщил нам: «Когда ангел господень изгнал первых людей из рая, он сказал им: „Отныне да будет ваше сердце вашим раем“«. Мы покидаем удовольствия больших городов…

— И делаем это без сожаления, — прибавила Юлия, — потому что мы носим в себе самих семена более невозмутимого, более чистого и прочного счастья.

— Аминь! — вскричал патриарх. — Где бывают вместе двое таких, как вы, там Господь участвует в качестве третьего в вашем союзе.

— Отпусти с нами в путь своего ученика — Маркиана, — попросил Титиан.

— Охотно, — ответил Евмен. — Может он прийти к вам после меня?

— Не сейчас, — возразила Юлия. — Сегодня утром мне нужно сделать одно важное, но вместе с тем веселое дело. Ты знаешь госпожу Павлину, вдову Пудента. Она приняла к себе одно прекрасное молодое существо.

— И Арсиноя ушла от нее.

— Мы приютили ее у себя, — прервал его Титиан. — Ее названной матери, по-видимому, не удалось привязать ее к себе и благотворно подействовать на ее душу.

— Да, — сказал патриарх. — Существовал только один ключ к ларцу ее горячего и веселого сердца — любовь, а Павлина пыталась взломать его насильно посредством неблагоразумной настойчивости. Он остался замкнутым, и замок был испорчен. Но могу я спросить, как попала девочка в ваш дом?

— Я расскажу после; мы знаем ее не со вчерашнего дня, — отвечал Титиан.

— А я сейчас отправлюсь и приведу ее к жениху! — вскричала супруга префекта.

— Павлина потребует ее у вас обратно, — заметил патриарх. — Она велела искать ее повсюду, но из этой девушки никогда ничего не выйдет под ее руководством.

— Разве вдова формально удочерила ее? — спросил Титиан.

— Нет, она намеревалась это сделать, как только ее питомица…

— Одно намерение ничего не значит в глазах закона, и поэтому я могу защитить от нее нашу прекрасную гостью.

— Я приведу ее! — вскричала матрона. — Не пойдешь ли ты со мною, Евмен?

— Охотно, — отвечал старик. — Мы с Арсиноей добрые друзья; примиряющие слова из моих уст хорошо на нее подействуют, а мое благословение не повредит и язычнице. Прощай, Титиан, меня ждут дьяконы.

Когда Юлия вернулась с Арсиноей в комнату мужчин, у девушки были слезы на глазах. Добрые слова почтенного старца тронули ее сердце, и она поняла, что от Павлины она получила не одно дурное, но и хорошее.

Матрона нашла своего мужа уже не одного. У него был богатый Плутарх со своими двумя живыми подарками; в черной одежде, украшенной вместо пестрых исключительно белыми цветами, он представлял собою какое-то особенно странное зрелище.

Старик говорил с большим жаром.

Однако, увидав Арсиною, он прервал свою речь, всплеснул руками и казался сильно взволнованным от удовольствия при виде Роксаны, ради которой однажды напрасно объехал всех золотых дел мастеров в городе.

— Но я устал, — вскричал Плутарх с юношеской живостью, — я устал беречь для тебя убор! Мне и так некуда деваться от ненужных вещей. Это украшение принадлежит тебе, и сегодня я пришлю его благородной госпоже Юлии, чтобы она надела его на тебя. Дай мне руку, милая девушка. Ты сделалась бледнее, но пополнела. Как ты думаешь, Титиан, — она даже сегодня годилась бы для роли Роксаны; только твоей супруге пришлось бы снова позаботиться о ее платьях. Вся в белом, ни одного бантика в волосах, точно христианка!

— Я знаю одного человека, который сумеет украсить эти мягкие локоны к лицу, — сказала Юлия. — Она невеста ваятеля Поллукса.

— Поллукса! — вскричал Плутарх в сильном волнении. — Подвиньте меня вперед, Антей и Атлас! Так ваятель Поллукс — твой милый? Великий, превосходный художник! Тот самый, о котором я тебе только что рассказывал, благородный Титиан?

— Ты знаешь его? — спросила супруга префекта.

— Нет. Но я только что был в мастерской резчика по камню, Периандра, и видел там одну модель для статуи Антиноя. Это единственная, чудная, несравненная вещь! Вифинец изображен в виде Диониса! Никакой Фидий, никакой Лисипп171 не устыдился бы подобного произведения. Поллукса там не было, но я уже наложил свою руку на его работу. Молодой художник должен немедленно высечь эту статую из мрамора. Адриан будет в восторге от изображения своего удивительного, верного любимца. Вы, все знатоки, все и каждый должны удивляться ему! Я заплачу за статую, но вопрос еще в том, кто предложит ее императору: город или я сам. Твой супруг решит этот вопрос.

Арсиноя просияла от радости при этом известии и скромно отступила назад, потому что один из чиновников подал Титиану какую-то только что полученную бумагу.