Император Цезарь Август. Армия. Война. Политика - [40]

Более чем двухсоттысячная повстанческая армия, бесспорно, представляла собой грозную опасность для римлян; если бы такая сила использовалась эффективно, то для успешного противостояния ей Риму потребовалось бы не менее десяти легионов со вспомогательными войсками. Мгновенно выставить такую армию на новый театр военных действий римляне оказались не в состоянии, стратегическая инициатива грозила выпасть из их рук.

Однако, хотя между отдельными группировками инсургентов и существовал военный союз, реальная координация действий и управляемость их войск, очевидно, оставляли желать много лучшего. Вместо немедленного вторжения всей (или хотя бы большей части) вооруженной армады в почти беззащитную Италию мятежники предпочли более близкую и верную добычу, пройдя огнем и мечом по Македонии и побережью Адриатики. Хотя им сопутствовал успех — наспех собранные римские отряды были разбиты, — но именно в эти решающие дни самый талантливый вождь (Э. Кёстерман называет его «душой восстания»),[401] десидиат Батон, временно выбыл из строя — был тяжело ранен каменным ядром при осаде Салоны (Dio Cass. LV. 29. 4).

Тем временем у римлян стал проходить шок, вызванный неожиданностью восстания и его масштабами. Планы восставших, как справедливо заметил Э. Кёстерман, явно не были рассчитаны на скорое возвращение Тиберия.[402] Последний, получив сообщение о начале мятежа, сумел оценить масштабы опасности и принял незамедлительные меры. Нельзя не согласиться с Э. Корнеманом, что Тиберий вновь продемонстрировал свой крупный дипломатический талант, сумев в критический для Рима момент удержать Маробода от выступления.[403]

Заключив мир с Марободом и обезопасив тем самым себя от удара в тыл, Тиберий форсированным маршем двинулся в обратный путь, стремясь в первую очередь перекрыть врагу дорогу в Италию. Десидиат Батон, еще не вполне оправившийся от раны, смог разгадать план римлян и выступил им навстречу, стремясь прежде всего сокрушить их авангард, которым командовал Мессалин. По признанию Диона Кассия, в правильном сражении инсургенты оказались сильнее римлян, и тем удалось пробиться, лишь применив военную хитрость.[404]

В конечном счете, весь экспедиционный корпус, совсем недавно выступивший против Маробода из зимних лагерей на Дунае, сумел прорваться к Сисции (совр. Сисак) — этот город на р. Саве контролирует ведущие на запад коммуникации. Италия была спасена.

Но до перелома войны в пользу римлян было еще далеко — римским и союзным с ними войскам с трудом удавалось удерживать немногие опорные пункты; стратегическая инициатива в первый год мятежа всецело принадлежала повстанцам. Даже их отдельные неудачи (так, в Паннонии им не удалось взять Сирмий — на помощь осажденным пришел наместник соседней Мезии Цецина Север) сопровождались крупными потерями с римской стороны и не могли воспрепятствовать разрастанию восстания. Цецина Север оказался вынужденным отступить в свою провинцию, на которую напали даки и сарматы, Тиберий и Мессалин Обороняли Сисцию и не могли позволить себе рискованных действий.[405]

Критическая для Рима ситуация потребовала принятия экстраординарных мер. Т. Моммзен предположил даже, что в период иллирийского восстания было создано восемь новых легионов (с XIII по ХХ), что увеличило регулярную армию почти в полтора раза.[406] Однако эта гипотеза встретила холодный прием — ее подверг критике Э. Харди, который, правда, сам склонился к смягченному варианту мнения Моммзена — что Август действительно создал тогда новые легионы, но не восемь, а вдвое меньше.[407] Вскоре новые документальные данные сделали теоретические выкладки Моммзена и Харди устаревшими: считается доказанным, что по крайней мере с 15 г. до н. э. и по 9 г. н. э. римская армия насчитывала 28 легионов.[408]

Таким образом, восстание в Иллирике не привело к увеличению количества легионов: Август попытался выйти из затруднения иным способом. Он провел чрезвычайный воинский набор, вновь призвал к оружию ветеранов и (крайне редко практиковавшаяся мера) выкупил у частных лиц молодых и здоровых рабов для зачисления в армию.[409] Во главе наспех собранного подкрепления на театр военных действий был откомандирован десигнированный квестор Веллей Патеркул, боевой офицер, хорошо знакомый Тиберию по последней германской кампании (Vell. II. 111. 3). Это пополнение, состоявшее, по мнению Б. Левик, из театральных клакеров и вольноотпущенников, едва ли представляло собой серьезную силу.[410]

Положение не изменилось и тогда, когда в начале 7 г. с новобранцами, тоже призванными в принудительном порядке из свободнорожденных и вольноотпущенников, Август направил к Тиберию Германика.[411] Попытка римского главнокомандующего предпринять наступательные действия едва не кончилась плачевно: противник, прекрасно зная местность и обладая легким вооружением, каждый раз ускользал из-под удара, а вот сам Тиберий вместе с армией оказался однажды запертым в горах и был обречен на бесславный конец, если бы десидиат Батон не выпустил его из ловушки[412] (примечательный факт, который свидетельствует о том, что даже на вершине успеха руководители восстания не верили в конечную победу).