Император, бог и дьявол. Фридрих II Гогенштауфен в истории и легенде - [26]

Сам Штауфен, окутанный легендами, находился в эти «апульские» годы на вершине своей жизни. Его внешность не была слишком импозантной: он был среднего роста, а позднее еще и располнел. Уверенность походки и непередаваемый шик создавали вокруг него ауру настоящего величия. Рыжие волосы Фридрих унаследовал от предков, но вот бороду не носил. Несмотря на свой изнуряющий образ жизни, его тело даже в жесточайших испытаниях оставалось здоровым и мощным, привыкнув к перипетиям с юности. Немало повлиял на это его излюбленный «вид спорта», соколиная охота. Позднее – в 1248 году перед осажденной Пармой – он должен был заплатить за эту страсть самым сильным военным поражением своей жизни.

Если его чувствительная гордость не была задета, Фридрих II мог быть приветливым, щедрым и великодушным. Когда же он обижался или был возбужден, то был способен на любую жестокость, безграничный произвол и коварство. В последней битве с Папой в 1243 году от него отошел город Витербо, и, несмотря на обещание дать войскам свободно отступить, там был перебит весь императорский гарнизон крепости. Тогда кайзера обуяла страшная ярость. Все попытки захватить город оставались напрасны. Вот что один из современников рассказывает о разъяренном повелителе: «Его кости не найдут покоя и после смерти, пока он не разрушит город. Даже будучи в раю, он вернется, чтобы отомстить Витербо».

Выдающиеся заслуги Фридриха лежат в сфере государственных реформ, с помощью которых он всеми средствами продолжил начатое при его дедушке Роджере II учреждение иерархии оплачиваемых чиновников. Как политику и полководцу ему нередко мешали порывистость и страстность, но нередко он добивался и весьма неожиданных успехов, которыми тоже был обязан своему динамическому темпераменту. Об этом стоит рассказать поподробнее. Он смог с выгодой использовать время перемирия, которого ему удалось добиться своей мудрой сдержанностью на переговорах в Сан Германо и в Кепрано.

Эта сильная натура не находила окончательного выхода своей энергии ни в заботах о государстве, ни в охоте. Умственные упражнения, которые удовлетворили бы и более всесторонне одаренного человека, занимали его в часы досуга. Итальянские, арабские, иудейские, испанские и греческие ученые постоянно находились при дворе, с другими же он и его придворные ученые переписывались. Например, с пизанцем Леонардо Фибоначчи, величайшим математиком средневековья, который в своем труде «Счет индийцев» ввел в Европе арабские цифры и ноль. Даже в напряженное время после неудавшегося совета в Кремоне (1226) император воспользовался коротким пребыванием в Пизе, чтобы дать Леонардо задание, которым даже сегодня специалисты занимаются на полном серьезе даже сегодня. Традиционная для сицилийского двора посредническая роль арабской философии (наиболее известные комментарии к Аристотелю средневековья принадлежат арабскому философу, юристу и медику Авиценне) возродилась с новой силой. Математика, физика, медицина и астрономия, а также вопросы философии занимали любознательного Фридриха. Он мог дискутировать и переписываться с великими учеными на восьми языках – сицилианском, латыни, арабском, греческом, древнееврейском, французском, провансальском и немецком.

Стремление к научному знанию, ведущему среди католических и аристотелевских догм к современным экспериментальным методам и критическому сомнению, все же не отвернуло его от средневековой картины мира: астрологии, алхимии и физиогномики он был также предан, как и точным зоологическим штудиям. Многолетние наблюдения за столь любимыми им соколами сделало его истинным знатоком этих птиц, равно ценимых охотниками и Запада, и Востока. Уже во время ужасной разрушительной войны с папством в последнее десятилетие своей жизни он написал учебник «Об искусстве охоты с птицами», который отнюдь не настраивает читателя на «средневековый» лад, чему знатоки не перестают удивляться через восемь веков. То, что сегодня совершенно естественно звучало бы в предисловии, тогда было немыслимым: «Цель Нашего труда – представить вещи такими, какие они есть». Тот же самый венценосный правдоискатель в 1227 году задал шотландскому философу и математику Михаэлю Скотусу вопросы о высших тайнах, которыми мог интересоваться средневековый человек. Некоторые вопросы, согласно Михаэлю, звучали так: «Сколько существует небес? Кто ими управляет? Что за пределами последнего неба, если их множество? В каком небе находится божественная субстанция, то есть Бог в его величии, и почему он сидит на небесном троне? И что делают ангелы и святые в вечности перед троном Господа? И как их зовут? Поведай нам также: Сколько кругов ада существует? Кто есть духи, обитающие там? И как из зовут? Где ад, где чистилище, и где небесный рай? Под землей, в земле или над землей?»

Улавливается сходство с вопросами схоластов, в которых речь шла о подобных проблемах. Например, вырастут ли у воскрешенных лысых людей волосы, а у беззубых – зубы. Большое отличие состоит в том, что Фридрих II спрашивал о потустороннем мире, как об экзотической стране. Можно подумать, что его совсем не интересовало спасение души, он спрашивал только, «что делают ангелы и святые перед троном Всевышнего». Как властелин своей страны этот человек действия интересовался положением дел в другом государстве, открыто и без страха, заставлявшего многих каяться в грехах и истязать себя. К сожалению, шотландец не поведал нам, что он ответил на вопросы императора.