Император - [5]

— Будем реалистами. — Бермудес потянулся за газетой, что давно уже раздражала его внимание. — Дай-ка сюда, милочка.

Незнакомец как будто давно ожидал этого, тотчас двинул газету через стол. Глаза его сверкнули по-волчьи исподлобья.

— Вот, не угодно ли, — даже не взглянув на него, продолжил Бермудес, стукнул указательным пальцем по газетному заголовку. — Инкассаторов в Сокольниках. Вчера. По всем каналам трубили. Отсюда надо плясать.

— Эти не поделятся, — сказал Поросюк. — Пляши не пляши.

— Да неважно, в конце концов, откуда взялись деньги! — Бубенцов отпихнул газету. — Душа от них не переменится. И богатство прискучит.

Не то чтобы Ерошка был так уж убеждён в том, что богатство может как-нибудь «прискучить», но ему в данный миг нравился образ мудрого нестяжателя.

— Деньги правят миром, — сказал Поросюк и положил мягкую ладошку на плечо Бубенцова. — Подумай, прежде чем отказываться.

— А смысл? Внутренне я тот же, — возразил Ерошка. — Я весело привык жить. Что с деньгами, что без.

— Скажут, дурак же ваш Бубенцов! Отрёкся от денег! Нищим был и умрёт под забором.

— Я подмечаю, что кое-кто здесь готов душу заложить за деньги! Другу копейку пожалеет. Взаймы. А вот продать душу дьяволу — пожалуйста, и с большим даже удовольствием!

Дискуссия принимала опасное направление. Игорь Борисович Бермудес перестал жевать, а только переводил взгляд с одного на другого, готовый в любой момент встать между соперниками.

— Но вот, допустим, подписал ты контракт с дьяволом, — продолжал Ерошка. — Получил миллионы! Купил дворец с фонтаном, красивых баб, хлебную должность, власть... Ничего более оригинального и свежего ты придумать не сможешь. С твоими-то мозгами! Дальше что?

— Уж мы знаем что, — усмехнулся Тарас. — А вот тебе с твоими мозгами дурдома не миновать!

— Да хоть так! Самость внутри меня не изменится. Я и в дурдоме останусь самим собой. В отличие от кое-кого. Продажная душа!

— Вот ты как заговорил? А на коньяк? — Тарас озлобился. — Самость какую-то выдумал. Не изменится он! Спорим?

— Дай руку!

Поросюк взвился, выбросил ладошку свою навстречу руке Бубенцова. Встрепенулся и Бермудес, привстал как будто бы в стременах. И вознёс десницу свою над спорящими, точно Юрий Долгорукий на площади у Моссовета.

— Вали! — приказал Бубенцов.

Вот тут-то и вылез на авансцену тихий незнакомец.

— Позвольте, — негромко, но властно сказал он, вставая с места. — Я сам разобью.

И Ерофей Бубенцов, и Тарас Поросюк, и даже флегматичный Игорь Борисович Бермудес удивлённо повернули к нему свои лбы. Этот неприметный, молчаливый тип почти целый час находился рядом с ними, но никто до сей поры его как будто толком и не замечал. Как будто бы он был не человек вовсе, а, к примеру, чей-либо пиджак или плащ, накинутый на спинку стула. Или казённый фикус в кадке, который иногда для домашнего уюта ставят в ресторанах подле стола. И только лишь теперь, когда этот фикус неожиданно подал голос, друзья наконец-то обратили на него внимание. До сих пор он находился как будто на втором плане, на обочине бытия, не в фокусе зрения. Тем более что странный этот тип вёл себя крайне деликатно, можно сказать, благочестиво. Водку не пил, хотя и не пропустил ни одного тоста. Исправно подливал в свою рюмку минеральную воду нарзан, церемонно чокался. Извивался, шмыгал простуженным носом. Ни Бермудес, ни Бубенцов, ни даже Тарас Поросюк с расспросами к нему в душу не лезли. Видно было без всяких расспросов, что человек бывалый, всякого в этой жизни натерпелся. А отчего в данную минуту не пьёт, так тому может быть множество уважительных причин. Если человек «в завязке», значит, есть для того веские основания.

— У меня имеется некоторый положительный опыт в делах подобного рода, — старомодным слогом пояснил незнакомец, уставясь своими тёмными неподвижными зрачками в глаза Бубенцову. — Итак, вы стоите на том, что никакие богатства не смогут сломить ваш характер. Не в силах исковеркать вашу душу. Правильно ли я понял ваш постулат, многоуважаемый Ерофей Тимофеевич? Так ли это?

— Вали! — повторил Бубенцов угрюмо.

Незнакомец усмехнулся и, склонив плешивую, поросшую редкой шерстью голову, разбил руки. Ладонь его была холодной, почти ледяной.

— А теперь, господа, — учтиво продолжил незнакомец, обращаясь к Бермудесу и Поросюку, — мне бы хотелось кое о чём переговорить с уважаемым Ерофеем Тимофеевичем приватно. Буквально два слова. Будьте любезны!

И вот что поразительно! Бермудес с Поросюком послушно поднялись и, словно загипнотизированные, пошли к выходу. Едва приятели скрылись за дверью, Бубенцов перевёл взгляд на незнакомца. Незнакомец как будто ожидал этого момента, тяжёлые глаза его тускло озарились.

— Одну секунду, уважаемый, — сказал он фамильярно, но вместе с тем многозначительно. — Одну краткую секунду.

Немного отодвинувшись, низко нагнулся, завозился со своей брезентовой сумой. Та застряла между ножками стула, никак не хотела вытаскиваться. Наконец, сопя и пыхтя, незнакомец высвободил её. С трудом поднял, угнездил на коленях. В суме находился какой-то беспокойный живой товар, который расползался внутри, перекатывался, разваливался, рыхло свешивался с колен, как будто там была навалена свёкла или что-либо подобное.