Иммунитет II - [52]

— Я уже почти и не человек. Я — только голос и эти проклятые глаза, которые видят слишком много. Я давно не чувствую ничего, кроме страха. Страха и усталости. Успокойся, я боюсь не тебя, Блэк. Боится только крохотная моя часть, которая еще цепляется за этот дурацкий мир. И всего двух вещей — новых пророчеств и Грима. Ты знаешь, вы похожи, когда ты та, другая собака. Только ты на самом деле не страшный, я уже поняла. Да и он, наверное… Как-нибудь я это точно узнаю.

— Ты… больна? — Сириус встревожился и сам себе удивился. В конце концов, кто она ему? Но почему-то все, связанное с ней, было важно.

Желание отступало, как вода во время отлива. Почему-то его тревожила эта женщина, странная, некрасивая, грубоватая, несмотря на всю внешнюю хрупкость, с пропитым и совсем не мелодичным голосом. Прямая, как… таких просто не бывает. Ее ломкий, деланно равнодушный голос странным образом расцарапывал что-то глубоко внутри, горькие слова впивались занозами, но не слушать их он не мог. Он хотел понять.

И он получил сполна. Ее дар-предвидение, дар-проклятие… Дар, сжигающий заживо. Способность становиться тем, в чьи глаза она смотрит, и переживать самое ужасное, что его ожидает в жизни. Теперь он понимал, почему во всех историях провидцы были отшельниками. Мерлин, кто придумал притащить ее в школу, где столько глаз?! За что? От такого кто-то сходит с ума, кто-то сам заканчивает счеты с жизнью, а кто-то тихо сгорает, как она. Тихо и страшно.

— И вовсе не страшно, вот утомительно, это да. И почему тихо? Я здесь нечто вроде записной заполошной шарлатанки, — улыбнулась она.

— Ты можешь читать мысли?

— Ты не замечаешь, когда начинаешь думать вслух? Ах да, прости.

— Что прости?

— Синдром одиночной камеры. Там было тихо?

Сириус передернулся. Она увидела еще и это…

— Да. Очень.

— Прости, — повторила она.

— Да ладно. Может, где-то есть специалисты, кто умеет обращаться с таким даром, как у тебя? Нельзя же так…

— Я не знаю. Мне никого не нашли.

— А кто искал?

— Родители, родственники… Все наследство на это спустили. Директор, декан — когда начал проявляться этот гребаный дар. Подобные мне, оказывается, рождаются исключительно редко. Лично я думаю, что вообще зря рождаются.

— Как ты можешь так говорить?

— Да потому что вы все идиоты. Потому, что это самый дурацкий и нелепый дар из всех возможных.

— Но почему?

— А почему никто из вас даже не пытается хоть что-то исправить? — она вдруг сорвалась почти на крик — впервые произнесенные вслух слова казались отрываемой от раны коркой. — Почему все покорно кивают и идут туда, где для них будет хуже всего? Зачем тогда узнавать, зачем трястись над пророчествами?! Зачем меня спрашивают? Зачем все мои слова, зачем вообще — я?! Дебилы несчастные!

— Но разве… Как можно что-то изменить?

Сивилла застонала.

— Да очень просто! Я же вижу то, что будет, если смотрю на человека здесь и сейчас. И если тебе не нравится то, что будет, так измени то, что ты делаешь. Здесь и сейчас. Себя измени. Свое поведение. Подумай о ком-то или чем-то иначе. Научи себя быть другим. О, Мерлин мой, какие же вы все идиоты!

— Прости дурака, — Сириус зарылся головой в подол ее рубашки, едва она опустила ноги с кровати.

— Не мешай, — Сивилла успокоилась так же быстро, как до этого разошлась, переложила его голову на одеяло и встала. — Хоть у меня сегодня всего один урок и будет он после обеда, мне пора. А ты можешь и дальше валяться, конечно. Только будь добр, потом трансфигурируй себе какую-нибудь другую кровать. Мне эта больше нравится.

— Мне тоже, — Сириус не оставлял надежды. Сивилла привлекала его все больше, несмотря на все то, что она рассказала. А может, как раз наоборот, поэтому… Ему еще никогда не хотелось кого-нибудь обнять, чтобы прикрыть от… мира?

— И что тебе мешает сделать копию? — она скрестила руки на груди.

— Какая ты умная!..

— Аж противно, — припечатала она. — Уже давно, и это не шутка.

Сириус вздохнул. Таких девушек он еще точно не встречал. Немногословных. Спокойных. Ироничных. Бесчувственных?.. Э, нет. Тут другое. Совсем другое.

Пока она умывалась, он оделся в тщательно вычищенную одежду. И думал, думал, думал…

Умытая Трелони выглядела совсем девчонкой.

— Слушай, — осенило вдруг Сириуса, — а если кто-то попытается… ну, изменить… Может это тебе помочь?

— Понятия не имею.

— А в Мунго?..

— Меня даже на континент возили. Это не лечится, знаешь ли.

— Это так неправильно: дар и в то же время смертельная болезнь.

— Жизнь тоже вполне себе смертельная болезнь. Ты не в курсе, что от нее в конце концов все умирают?

— Ты так об этом говоришь… — на самом деле он никогда о таком не задумывался. И спорить не получалось, ведь что сказать-то?

— Видел бы ты это все в глазах каждого из детей, у которых ведешь уроки уже больше десяти лет, еще не так бы заговорил.

— Ты… видишь смерть каждого?

— В основном. Иногда крупные неприятности. И то, что к ним ведет.

«Мерлин… Как она только это выдерживает? Как все еще не сошла с ума?»

— Но если все-таки кто-то попробует измениться и изменит свое будущее?

— Еще никто такого не делал, что я могу тебе сказать?

Сириус встал и поднял руку. И пусть в ней не было палочки…