Иметь и не потерять - [6]

– Мы тут ему невесту приглядели, – вступила в разговор Нюра, – бобылем не останется.

– Вы приглядите. – Митька разлил остатки коньяка в стаканы. – Небось какую-нибудь доярку.

– Не хуже ваших городских, – отрезала Нюра, многозначительно взглянув на Галину.

Но та и бровью не повела – скандалить с женщинами она не любила, считая это ниже своего достоинства.

* * *

Солнце било прямо в двери веранды, опустившись над крышами деревни, и Митька даже зажмурился, замер на секунду. Знакомый до каждого столбика двор, много раз виденный во сне, всегда стоящий перед глазами в воспоминаниях, утопал в снегу. Обветшала вокруг него изгородь, обветшали и поникли дворовые постройки. Пустынно и неуютно. «Права мать, – оглядев двор, подумал Митька, – почаще бы надо приезжать сюда – поддерживать двор в мужском догляде. Ивану-то не до материных построек – своих хлопот не разгрести». – Он спустился с крыльца и едва не набрал свежего снега в сапоги.

– Эко погуляла пурга, – произнес Митька вслух, – наделала дел, люди придут на вечеринку – утонут. Придется расчищать ограду и подход к воротам.

За дровником, у конуры, топтался пес, подозрительно поглядывал на Митьку, вероятно, не узнавая его, хотя и помалкивал, не лаял. «Почти полгода не был, отвык лохматый», – дрогнуло что-то в душе у Митьки, и он позвал:

– Иди, иди ко мне, бродяга. – Пес, взвизгнув от собачьей радости, кинул ему на грудь широкие и сильные лапы. – Не узнал, дурачок, не узнал. – Митька гладил его по тяжелой голове, а у самого дух зашелся и горло сдавило. «Вот ведь, родное и есть родное. Даже пес сердцу в радость», – подумал он и осторожно опустил собаку на снег.

– Ну будет, ну хватит лизаться, – успокаивал он пса. – Гостинец потом получишь. Мне вон снег откидывать надо. – Митька распрямился, почувствовал вдруг некую легкость и спокойствие, будто незримый груз сбросил, и еще раз огляделся.

Свет и предвесеннее тепло заливали двор. Отчего снежный нанос у крыльца стал матовым и волглым. «Еще пяток дней – и поплывет все, – мелькнуло у Митьки, – ни пройти ни проехать, как всегда». Он нашел широкую лопату под навесом и с небывалым азартом накинулся на сугроб перед воротами.

Знакомая работа потянула на воспоминания. В такую же вот пору стоял Митька на городской окраине, укоряя и одновременно оправдывая себя за ночлег в чужом доме: появившаяся нежданно-негаданно зазноба оказалась не чета жене Маше – ласковая да заботливая – и приголубит горячо, и накормит спозаранку закусками да горячими блюдами… Тогда Маша, узнав про его связь с другой женщиной, ушла из дома, и если бы не было рядом Галины, Митька бы покаялся, помирился с женой, но вышло по-другому. В какой-то момент он перестарался, передержал характер, и упустил время. Нередко потом вспоминал Митька свою короткую жизнь с Машей и сына, еще крохотного, в пеленках…

Он не заметил, как сзади подошел Иван, остановился в трех шагах от него и некоторое время глядел, как Митька с воодушевлением лопатит снег.

– А мы тут страдаем без бульдозера, – произнес шутливо Иван.

Митька выпрямился и, увидев брата, воткнул лопату в снег.

– Здорово, старшой! Заработался и не слышал, как ты подкрался.

– Да уж вижу – выше головы кидаешь.

– Затравился. Свежий воздух, талой водой от снега потягивает, думки всякие лезут.

– Ну, раз думки лезут, значит, еще не все потеряно – еще, может, и одумаешься. – Иван крепко пожал протянутую руку брата.

Митька понял намек, насупился.

– Мне и так неплохо.

– Еще бы. Со всех сторон барахлом заслонился.

– Ну и что из этого? – «Не с того бы конца начал разговаривать с братом, – с горечью подумалось Митьке. – Дался ему этот мой левый прибыток».

– Переживаю, что придется тебе передачи носить, как загремишь под фанфары, – гнул свое Иван. – Некая неприязнь к среднему брату появилась у него сразу, как только Митька разошелся с Машей, кинул и ее, и тем более сосунка-сына на произвол судьбы. Да так и не сгладилась со временем. А тут еще Нюра нет-нет да и нагнетает ту отчужденность – не раз укоряя его в нерасторопности и ставя в пример Митькину ловкость по жизни.

– Не бойся, не загремлю. Я вот этими руками все делаю. – Митька показал широкие и шершавые ладони. – И в кооперативе теперь – все чин чинарем.

– А материалы где берешь? – Иван, щурясь, глядел на брата.

– Выписывают мне из брака и отходов, и за деньги, между прочим.

– Знаем мы эти отходы, и что под ними кроется.

– А я не лезу куда не надо. Не моя там головная боль – начальство правит дело.

– Ну давай, давай гони стружку под чужой карман.

– Я и свой не забываю. – Митька хмурился. Навал брата на его доходное хобби был ему не по нутру. Тем более, что подобное повторялось едва ли ни каждый раз при их очередных встречах.

– Ты из-за этой мебели людей перестал видеть, и меня с матерью в том числе, – не отступал от своих мнений Иван.

– Говори, да не заговаривайся. – Митька почти физически ощутил, как в душу стала натекать некая горечь, и добавил: – Нет бы помочь в деле, посоветовать да поддержать – только соли всякий раз на болячку сыплешь.

– Я тебе советовал – ты много слушал?

– Тогда нет, а теперь, может быть, и послушал бы, да ты сразу вздыбился, как тот скакун в намете.