Именем закона - [7]

— Где же эта листовка?

— Мы её раскурили.

— Он не говорил, что хотел бы воспользоваться этими советами?

— Нет... Но когда уходил на передовую, сказал: «Вот и пришёл мой час, и ничто мне не поможет, даже мой «секрет». Я вспомнил про листовку и сказал ему: «Только не дури...»

— Почему вы о листовке не доложили командиру?

— А что я — доносчик? Парень бумажку подобрал по глупости, мы её раскурили, посмеялись — и шабаш. Какой прок в доносе? Жалею, что не со мной он попал на передовую. Я так понял, что его кто-то должен обязательно поддерживать...

Когда был подписан протокол допроса и следователь поблагодарил Первозванцева за беседу, пожелал ему мужества в бою и победы, красноармеец спросил:

— Мой приятель что-нибудь натворил?

— Разбираемся, — неопределённо ответил Дыбенко.

— Значит, всё-таки надломился, — сделал вывод Первозванцев.

...Заканчивались вторые сутки следствия, нас торопило командование дивизии, поступил запрос от прокурора армии, а мы ничего ещё не могли сказать определённого.

— Что будем делать дальше? — задал я вопрос всем троим следователям.

— Хорошо бы, — сказал Кулешов, — получить заключение эксперта, касающееся крови на топорище. Хотя бы узнать её группу.

— Да, это необходимо, — поддержал Кулешова Дыбенко. — Кроме того, на топорище остались следы пальцев. Но дактилоскопическую экспертизу в наших условиях не провести... А посылать в Москву — это целый месяц.

— А может, допросить без всяких экспертиз, — предложил Бачуринский. — Авось и так признается.

— Ну и что? — возразил Дыбенко. — На следствии признается, а на суде откажется...

Я тоже, конечно, не мог поддержать Бачуринского.

— Вы, Василий Михайлович, — упрекнул я его, — забыли, что наша обязанность — собрать неопровержимые, объективные доказательства виновности подследственного, а не получить признание. При этом не подследственный должен доказывать свою невиновность, а мы. В этом и заключается суть деятельности советской прокуратуры — и военной, и гражданской... Из этого мы и будем всегда исходить в нашей работе...

Я был начинающим прокурором, и хотелось, чтобы подчинённые знали о моем отношении к следствию и прокурорскому надзору. К сожалению, в то время хотя и редко, но ещё встречались юристы, которые считали главным доказательством вины подсудимого его признание... Конечно, признание облегчает изобличение преступника, но само по себе, не подтверждённое другими объективными доказательствами, имеет невысокую процессуальную цену, а главное — может привести к серьёзным ошибкам.

— Кто из вас хорошо снимает отпечатки пальцев? — спросил я.

— Все умеем, — ответил Дыбенко.

— Тогда примем такое решение: Бачуринский сегодня же выедет в Валдай, в прокуратуру фронта. Если там нет экспертов, незамедлительно отправляется в Москву и там проводит экспертизу. На все дадим ему двое суток. Кулешов сейчас же организует взятие крови у подозреваемого и договаривается, чтобы врачи, не затягивая, определили её группу и дали все, что необходимо экспертам. Он же снимет отпечатки пальцев подозреваемого. Дыбенко готовит постановления на все экспертизы и продолжает вести следствие на месте. На сборы — три часа...

Это решение я доложил прокурору 53-й армии военюристу 1 ранга П. П. Рогинцу. Он его одобрил.

В. М. Бачуринский вернулся на третьи сутки. В прокуратуре фронта ему помогли добраться попутными самолётами до Москвы и обратно. Эксперты установили, что отпечатки пальцев, обнаруженные на топорище, оставлены рядовым К.

Подозреваемого мы допрашивали вдвоём с Дыбенко. Мы попросили ещё раз припомнить обстоятельства ранения. Когда допрашиваемый стал повторять версию о своём пути движения, я, перебив его, спросил:

— Вы по пути заходили в сарай, где стоит кухня медсанбата?

К. взглянул на меня, затем на Дыбенко и растерянно ответил:

— Не помню. — Помолчав две-три секунды, он спохватился: — А почему вы задаёте такой вопрос?

Ответил Дыбенко:

— Потому что мы знаем, что заходили, а вот зачем — это объясните вы...

— Я не заходил туда.

Дыбенко достал из портфеля топорик и положил его на стол:

— А что это?

Не смог допрашиваемый скрыть своей растерянности. Он приподнялся, затем сел, затем снова вскочил, наклонился над топориком, потрогал его здоровой рукой и закричал:

— Вы мне хотите пришить дело! Не выйдет!.. Не видел я никакого топора...

— У вас следователь снимал отпечатки пальцев? — спросил Николай Григорьевич.

— Да.

— Тогда прочтите этот документ. — Дыбенко протянул акт дактилоскопической экспертизы.

Допрашиваемый долго читал, потом буркнул:

— Мало ли кто мог оставить следы пальцев на топорище?

Пришлось разъяснить К., что в истории каждого поколения ещё не было случая, чтобы у кого-нибудь совпали отпечатки пальцев, что они неповторимы.

— А чем объяснить, что на топоре обнаружены следы вашей крови? — спросил Дыбенко и зачитал заключение эксперта, а также справку командования о времени и районе обстрела в тот момент, когда допрашиваемый, по его показаниям, якобы был ранен.

Не дождавшись от К. ответа, я спросил:

— А куда вы девали свой «секрет» спасения на войне, о котором рассказывали Первозванцеву?

— Вы и это знаете?

— Вот что, — сказал Николай Григорьевич, — не обманывайте нас. Никакого ранения вы не получали, а отрубили пальцы сами, чтобы уйти с передовой. Предлагаем рассказать правду. Прокуратура вашу судьбу не решает. Это сделает суд, но для него очень важно, как вы вели себя на предварительном следствии, были ли правдивы и в какой степени осознали вину. Ещё можно спасти свою жизнь...