Именем закона - [43]

* * *

10 мая позвонил мне Ф. Е. Боков и пригласил к себе. Когда я пришёл, в его кабинете уже находился начальник политотдела генерал-майор Е. Е. Кощеев. Федор Ефимович сообщил, что вчера в Берлин прибыл заместитель Председателя Совнаркома СССР, член ГКО А. И. Микоян.

— Анастас Иванович интересуется прокуратурой Берлина, — пояснил он, — и намерен побеседовать с вами.

Принял меня Анастас Иванович в кабинете Н. Э. Берзарина. Кроме Н. Э. Берзарина и Ф. Е. Бокова в кабинете находился генерал А. В. Хрулев.

Я даже не заметил, как легко и свободно завязалась беседа. Никакой справки не потребовалось, я просто говорил о берлинских делах, о сформированной, но еще не утвержденной прокуратуре, о 5-й ударной армии. Смеясь, Микоян рассказал, как он и Г. К. Жуков на одной из улиц Берлина подошли к очереди, в которой стояли немцы.

— Маршала Жукова сразу узнали, а он возьми и скажи, что я — заместитель Председателя Совета Народных Комиссаров. Они посмотрели на меня так, словно искали, нет ли у меня хвоста и не торчат ли из-под шляпы рога... Ведь Геббельс так рисовал нас.

Я рассказал о случае, который произошёл в Берлине 3 мая. Два красноармейца из 89-й гвардейской стрелковой дивизии Иван Усаченко и Фаддей Захаров следовали по вызову в штаб полка. Чтобы сократить путь, они пошли через пролом в стене. Пробираясь меж развалин, Усаченко услышал то ли писк, то ли плач. Оба прислушались... Из развалин доносился слабый голос ребенка и чей-то стон. Красноармейцы бросились разгребать завал. В подвале оказалась пожилая немка с двумя детьми — мальчиком восьми лет, который был уже без сознания, и трехлетней девочкой. Завалило их ночью 30 апреля. Женщину и детей бойцы доставили в медсанбат. На другой день в часть пришёл пожилой немец — муж спасенной женщины и дедушка малышей. Когда его привели к командиру, он взволнованно заявил:

— Не знаю, как и чем благодарить ваших солдат. Разве наци поступили бы так с вашими детьми? Я был в России и видел, что они делали.

— О таких случаях надо рассказывать в газетах, — заявил А. И. Микоян. — Хороших советских людей мы вырастили, очень хороших... — И совсем неожиданно он спросил: — Каков штат прокуратуры Берлина?

Я доложил.

— Вот что, я уполномочен решать в Берлине все штатные вопросы. Завтра к шестнадцати часам составьте штатное расписание прокуратуры. Учтите — вся власть в Германии перешла военным властям. Это касается и вас. Хорошенько продумайте, сколько вам потребуется людей.

В тот же вечер мы подготовили новое штатное расписание военной прокуратуры Берлинского гарнизона. 16 мая его утвердил А. И. Микоян. Это была самая крупная прокуратура в составе 1-го Белорусского фронта. К 25 мая все двадцать прокуратур районов и прокуратура Берлинского гарнизона работали по новым штатам. Генерал Л. И. Яченин и его заместитель по кадрам полковник юстиции Ф. П. Романов направили в прокуратуру гарнизона и районов лучших военных юристов, временно отозванных из прокуратур армий и дивизий. Но не все эти юристы, впрочем, как и я сам, представляли тогда круг своих обязанностей и разнообразие проблем, возникающих чуть ли не ежедневно.

Припоминается такой факт. После капитуляции Германии к советскому командованию и особенно к коменданту Берлина стали обращаться бывшие белоэмигранты. Они просили определить их дальнейшую судьбу, вернуть на Родину, дать им советское гражданство. Встал вопрос: кому вести с ними беседы, кто должен их принять? Было мнение поручить беседы Особому отделу. Но это могло отпугнуть белоэмигрантов. Мало ли чего они за годы блужданий наслушались о наших органах безопасности? В конце концов решили поручить эту «операцию» прокуратуре гарнизона. Назначили ее на первое воскресенье июня, о чем объявили по немецкому радио и сообщили через районные комендатуры.

Не без волнения весь аппарат готовился к этой встрече. Никто из нас не видел настоящего живого графа, князя или царского генерала, да и дворян-то мы видели только в кино. Для нас это были тени далекого прошлого. Политсоветник при маршале Г. К. Жукове А. Я. Вышинский, беседуя со мной о порядке приема, посоветовал:

— Никому ничего не обещайте, выслушайте, примите от них заявления, если они написаны. Пусть подробно расскажут о своей деятельности в период революции и в эмиграции. Объясните им, что окончательное решение примет Советское правительство...

...Но вот и воскресенье. Думали, что явятся человек пятьдесят — семьдесят, а пришло более четырехсот. В прошлом — князья, княгини, графы, графини, военные всех рангов, помещики, купцы, а теперь дворники, сторожа, слесари, кузнецы, таксисты, горничные, прислуга, содержатели публичных домов, проститутки, владельцы небольших магазинов.

Эмигранты рассказывали о своих заблуждениях, о многолетних скитаниях, о том, как их приняла заграница. Пока у них были бриллианты, золото и они могли «свидетельствовать» о «злодеяниях большевиков», их благородно именовали русскими эмигрантами, или белоэмигрантами. Когда же все было прожито, проедено, растрачено, от них отвернулись, стали называть «черной эмиграцией».

Говорили почти все длинно, путано, с большими паузами, плача, глотая пилюли или валерьянку. Мне особенно запомнилась беседа с немолодой, но еще привлекательной мадам Волконской, официанткой немецкого ресторана в Шпандау. Подойдя к столу и робко усевшись в кресло, она спросила: