Имена - [50]

Мне казалось, что вокруг звучат лишь обрывки слов. Паузы и начала реплик заставали меня врасплох. Я не мог уловить ритм. Но надписи, конечно, были текучи. В них ощущалось движение не только справа налево, но и сверху вниз. Если греческие и латинские буквы похожи на булыжники, которыми мостят улицы, то арабские — это дождь. Я замечал надписи повсюду — наклонную бисерную вязь на кафеле, тканях, меди и дереве, на фаянсовой мозаике и белых чадрах женщин, набившихся в запряженную лошадью повозку. Я поднимал взгляд и видел, как слова заворачивают за угол, украшают симметричным орнаментом стены из кирпича, нижутся и плетутся в лепнине, росписях, инкрустациях, взбираются на ворота и минареты.

В самолете Йеменских авиалиний, выполняющем рейс из Саны в Дахран, я сидел через проход от мертвеца. Он умер спустя четверть часа после взлета, и те, кто сопровождал его, начали причитать. Они держали в руках запеленутые свертки и причитали. Позади меня один человек сказал другому: «Предоставить кредит для нас не проблема». Я стиснул подлокотники и смотрел прямо перед собой. Мы летели над Безлюдным Краем.

Я поймал себя на том, что изучаю ставни, двери, светильники в мечетях, ковры. Поверхности были насыщенны и абстрактны. Предметные изображения возникали только как нюансы на бегу ломаных и кривых, извлекаемые из природы с упорством, доведенным до уровня совершенного повторения. Даже написанное было узором, не предназначавшимся для того, чтобы его читали, словно бы частью какого-то невыносимого откровения. Я не знал, что как называется.

Сорок мужчин и женщин в безупречно белых халатах и плотно повязанных головных платках заполнили хвостовую часть салона тунисского самолета, следующего рейсом из Каира в Дамаск. Руки женщин были испещрены красными пятнышками — видимо, тоже ради украшения. Сначала я подумал, что это буквы алфавита. Правда, не знал, какого. Может быть, тайного языка неведомой религиозной секты. Потом решил, что это крестики, хотя некоторые из них больше походили на уголки, а некоторые — на варианты того или другого. Я не мог разобрать, вытравлены эти значки или просто нанесены на кожу какой-нибудь косметической краской. Когда я поднялся на борт, эти люди уже были там и терпеливо ждали. Когда мы приземлились, я оглянулся в их сторону, идя между креслами к переднему выходу. Они все еще сидели на своих местах.

Женщины опускали глаза, окна были фальшивые, тени ложились на стену пятнистыми узорами, архитектурные плоскости скрадывались, молитвенные ниши были ориентированы на Мекку. Это последнее обеспечивало стержень в дымке расплывчатых форм. Все, что происходило, казалось происходящим одновременно. Везде животные. Узкие проходы базара таили в себе меньше всего секретов. Громкие выклики, висящее мясо. Но и толпа была бесформенной — зыбкая масса людей в халатах и сандалиях, освещенная падающими сквозь прорехи в крыше лучами.

Я ждал своего багажа у транспортера в Амманском аэропорту. Ближе к вечеру должен был вернуться король, который отсутствовал уже семнадцать дней. Когда король Иордании возвращается из-за рубежа, в аэропорту закалывают двух верблюдов и быка. Потом свита сопровождает монарха во дворец.

Мне забронировали номер в «Интерконе», расположенном бок о бок с дворцом и напротив американского посольства, — довольно типичное для Ближнего Востока сочетание. Я взял огромную карту, купленную в вестибюле, и развернул ее на кровати. Оуэн не обманул нас — вот они, селения-анаграммы, Зарка и Азрак. А между ними, западнее срединной точки, холм с говорящими руинами древней крепости, Каср-Халлабат.

У меня не было никакой особенной цели. Я решил отыскать эти места, только когда поднимался на лифте, из чистого любопытства. Но я даже слегка удивился тому, что он их не выдумал.

Вольтерра пришел на встречу в потрепанном кителе. Я вспомнил, что он всегда любил одежду тусклых военных тонов. Его похудевшее лицо украшала двухнедельная поросль, придававшая ему коварный вид. Мы молча обнялись. Он оглядел меня, кивнул — библейский жест дружбы, памяти и протекшего времени. Затем мы вошли в ресторан.

Это было индийское заведение, абсолютно пустое, если не считать нас и двух юношей-официантов — они приняли наш заказ и замерли без движения в конце длинного, темного, узкого зала. Мы сели на высокие стулья и поговорили о Кэтрин. Она и дала ему мой афинский телефон. Тогда я сказал, что через три недели лечу в Амман, а он ответил, что попытается меня там найти. Он звонил из Акабы.

— А я думал, ты со спутницей, Фрэнк.

— Она в номере, смотрит телевизор.

— Где вы остановились?

— В маленькой гостинице рядом с четвертым кольцом. Ты уже бывал в Аммане?

— Нет, никогда.

— Везде передвижные краны, — сказал он. — Таксисты сигналят почем зря.

— Ты все это время провел в Акабе?

— С перерывами. Там наша база. Мы делаем трехдневные вылазки в Вади-Рум, с проводником и «лендровером». Разбиваем лагерь, как обычно. Потом возвращаемся в Акабу к своим водным лыжам.

— Не представляю тебя на водных лыжах.

— Это для краткости. «Водные лыжи». В переносном смысле. Означает все, что не связано с поисками кучки сумасшедших в пустыне, с проводником, чья настоящая цель состоит в том, чтобы водить нас кругами.