Имена - [27]

Страх перед морем и тем, что приходит с моря, легко поддается выражению. Иное дело другой страх, который трудно назвать, — боязнь того, что прячется за спиной, ужас, вселяемый молчаливым присутствием острова.

Мы сидели в гостиной с косым потолком, на низких плетеных стульях. Кэтрин заварила чай.

— Я спрашивала у людей в ресторане. Они говорят, молотком.

— А я бы подумал, что застрелили. Драка фермеров за землю. Из дробовика или из винтовки.

— Он был не фермер, — сказала она, — и вообще не из этого поселка. Его дом на другом конце острова. Слабоумный старик. Жил со своей замужней племянницей и ее детьми.

— Мы с Тэпом были в тех краях в мой первый приезд. Я еще взял у Оуэна мотороллер, помнишь? Ты нам тогда всыпала.

— Бессмысленным убийствам положено совершаться в нью-йоркской подземке. У меня весь день душа не на месте.

— А где те пещерные обитатели?

— Я тоже о них подумала. Оуэн говорит, ушли.

— Где Оуэн?

— На раскопках.

— Плавает над затонувшими руинами. Таким он мне видится. Пожилой дельфин.

— Сегодня вернулся хранитель, — сказала она. — Он ездил с кем-то на Крит.

— Чем он занимается?

— Хранит находки. Собирает их по кусочкам.

— Какие еще находки? — спросил я.

— Слушай, у нас серьезная работа. Я знаю твое отношение. По-твоему, я фанатичка.

— Оуэн тоже считает ее серьезной?

— Оуэн в другом мире. Этот для него — пройденный этап. Тем не менее, мы работаем не зря. Что-то находим. Это нам о чем-то говорит. Ну ладно, у нас нехватка денег. Нет больше фотографов, геологов, зарисовщиков. Но мы находим вещи, делаем выводы. Эти раскопки планировались отчасти как полевая практика. Учебное мероприятие. И мы учимся — те, кто остался.

— И что дальше?

— Почему что-то должно быть дальше?

— Мои приятели, Мейтленды, замечательно спорят. Нам бы так. Никогда не повышают тона. Я только теперь заметил, что они не переставали спорить с самого момента нашего знакомства. Все убрано в подтекст. У них разработана филигранная техника этого дела.

— Просто так никто не роет, — сказала она.

Церковные колокола, закрытые ставни. Она посмотрела на меня в сумерках, изучая что-то, чего, возможно, не видела уже долгое время. Я хотел спровоцировать ее, заставить спросить саму. Вошел Тэп со своим другом Радживом, сыном замначальника раскопок, мы поздоровались. Ребята хотели показать мне что-то на улице; когда я обернулся на пороге, выходя из дому, она наливала себе вторую чашку, наклонившись к скамейке с чайными принадлежностями, и я с надеждой подумал, что минуту назад мы все-таки не превратились в себя прежних. Маленькие островные льготы и привилегии не могли истощиться так скоро. Помогая зарождаться чему-то новому. Когда минует первый шок после разъезда, наступает более глубокая эра, понемногу берет свое язык любви и признания — по крайней мере, в теории, в фольклоре. Греческий ритуал. Как удачно, что у нее ребенок мужского пола: есть кого беззаветно любить.

Колокольный звон стих. Тэп с Радживом повели меня по дорожке в верхнюю часть поселка. Слепящие, словно вырезанные из бумаги, цветы и двери. Занавески, колышущиеся на ветру. Дети показали мне собаку на трех ногах и замерли в ожидании моей реакции. Бесформенная женщина в черном, с лицом будто из красной глины, в черном платке, сидела на крылечке дома под нами и лущила горох. Воздух наэлектризовался их нетерпением. Я сказал им, что в каждом поселке есть своя собака на трех ногах.

Из темноты вынырнул Оуэн Брейдмас: он размашисто зашагал вверх к дому, нагибаясь вперед на крутой лесенке. У него была бутылка вина, и он отсалютовал ею, увидев меня в окне. Мы с Кэтрин вышли и стали смотреть, как он поднимается к нам, шагая через ступеньку.

Меня посетило прозрение. Перед нами человек, который всегда шагает через ступеньку. Что это объясняло — об этом я не имел ни малейшего понятия.

Пару минут они провели вдвоем в кухне, обсуждая раскопки. Я откупорил вино, поднес к свечам спичку, и вскоре мы уселись пить на колеблемом ветром свету.

— Они ушли. Определенно. Я был там. От них остался мусор, всякая мелочь.

— Когда убили этого старика? — спросил я.

— Не знаю, Джеймс. Я даже ни разу не был в том поселке. У меня нет никаких конфиденциальных сведений. Все только слухи.

— Когда его нашли, он был мертв уже двадцать четыре часа, — сказала Кэтрин. — Примерно. Кто-то приезжал с Сироса. Полицейский префект — так, по-моему, он называется, — ну и судмедэксперт, наверное. Он был не фермер и не пастух.

— Когда они ушли, Оуэн?

— Это мне неизвестно. Я пошел туда просто поговорить. Из любопытства. Не имею никакой особой информации.

— Бессмысленное убийство.

— Слабоумный старик, — произнес я. — Как он попал туда с другого конца острова?

— Пришел, — сказала она. — Так считают люди в ресторане. Это возможно, если знать тропинки. Хотя и трудно. Предполагают, что он заблудился. Побрел в горы. И прибрел в этот поселок. Он часто терялся.

— И уходил так далеко?

— Не знаю.

— А что думаете вы, Оуэн?

— Я встречался с ними только однажды, в тот раз. Вернулся, потому что их, по-моему, очень заинтриговало то, о чем я им рассказывал. Опасности в новом походе я не видел, и мне хотелось побольше из них вытянуть. Они явно были настроены говорить только по-гречески, что было минусом, но не слишком серьезным. Впрочем, они вряд ли имели намерение сообщать мне, кто они такие и что там делают, на каком бы то ни было языке.