Илья - [70]

— Ты впал в гордыню, монах, вообразив, что обрести Чашу предназначено тебе.

Амадео поник головой. «Меа кульпа», — прошептал он.

— Карта у тебя? — резко спросил епископ.

****

В побеге монаха из монастыря, в общем-то, не было ничего примечательного. Время от времени такое случалось. Бежали из-за женщин; бежали, не выдержав скудной монотонности монастырской жизни, усомнившись в призвании. Бежали просто так, особенно молодые и особенно весной. Если был ясно, что это побег, а не, скажем, исчезновение монаха, требовавшее расследования, и не было при этом кражи монастырского имущества или иного тяжкого проступка, их не преследовали.

Поэтому и на бегство Амадео, ничего, кроме сбереженного с трапез хлеба, с собой не прихватившего, собравшего дозволенные пожитки и прибравшего за собой келью, поначалу никто внимания не обратил.

Когда Морано, никогда не упускавший из виду ничего, что могло заинтересовать тех, кто платил ему за информацию, сообщил о появлении в Киеве бенедиктинского монаха, заинтересованных лиц это насторожило, тем более, что выяснилось: бежал монах из того самого монастыря, где происходила встреча, к бенедиктинскому служению отношения не имевшая. И бежал он вскоре после возвращения в монастырь останков тех, кто был встречавшимися послан на Русь. Что делать беглому бенедиктинцу на Руси? Слишком много было совпадений, чтобы оставить эти сведения без внимания. Естественно было предположить, что монах подслушал нечто, для его ушей не предназначавшееся. Слишком многого он услышать не мог, поэтому заинтересованные лица не слишком обеспокоились, но попросили Морано за братом Амадео присматривать и все сведения о нем сообщать.

Однако монах канул в безбрежность Руси, и за многие годы предупрежденные люди Морано видели его всего лишь пару раз в разных концах этой безумной страны. С ним был спутник: судя по описанию, один и тот же. Казалось, о брате Амадео можно забыть; но те, кто давал поручения Морано и щедро платил за их выполнение, не забывали никогда и ничего. Они потребовали, чтобы при следующей встрече люди Морано добыли клок волос беглого монаха; это было исполнено.

В последние годы, как ни странно, количество сообщений от тех, кто видел монаха, не сошло на нет, как можно было ожидать, а участилось. В сообщениях упоминались одни и те же названия деревень, городов, монастырей. Монах и его спутник ходили по кругу, то сужающемуся, то расширяющемуся, как будто бы искали что-то и не могли найти.

Это походило на блуждания вокруг запертого дома, что стало особенно ясно, когда смерть проницательного казначея Фомы Евсеича и беспечная жадность его наследников позволили возобновить поиски Ключа и найти его — без карты.

****

— У меня нет никакой карты, — тем же покаянным голосом ответил Амадео, — меня вели.

— Кто?

— Раньше я думал, что Бог или ангелы его, — ответид Амадео и добавил совсем тихо, — теперь же я думаю, что наоборот. Я грешен, падре, очень грешен.

— Данной мне властью отпускаю тебе твои грехи, сын мой, тем более, что мне это ничего не стоит, — отмахнулся его собеседник. Потом задумался.

— Тебя вели. Ты слышал голос?

— Да. Сначала один голос. Теперь их много.

— Что ж, доверимся голосам. Ты возьмешь ключ, войдешь, если сможешь войти, возьмешь Чашу и отдашь ее мне.

Амадео молчал.

— Ты услышал меня, монах?

— Да, — тихо отозвался Амадео. Он был маленьким и скрюченным, и, казалось, едва мог говорить, но Сервлий чувствовал — что-то изменилось в нем. — Я не сделаю этого.

— Вот как! Так велят тебе твои голоса?

— Нет. Они говорят, как вы, — взять Чашу и отдать вам.

— Так в чем же дело, черт возьми?!

— Теперь, когда я раскаялся в гордыне, они не скрывают, кто они, — и Амадео жалко, криво усмехнулся.

Один из спутников епископа дернулся к нему, схватившись за плеть, висевшую у пояса, но епископ остановил его движением руки.

— Друг мой Амадео, — заговорил он мягким, вкрадчивым голосом, — ты бродишь не первый год по этой безумной стране, где люди в одночасье сбросили в реку богов, но разговаривают с русалками и воюют с крылатыми змеями, — и все еще веришь в бесов?

— Да, — разлепил губы Амадео. — Мой грех впустил их в мою душу.

Он уже не мог стоять. Привалившись к стене, двумя руками держался за голову, сдерживая стон, а может быть, и крик. Епископ рассматривал его.

— А зачем же тебе была нужна Чаша? — спросил он вдруг голосом почти сочувственным.

— Не мне… Всем… Христос… — прохрипел монах.

— Понятно, — ересиарх улыбнулся. — Ты гнался за легендой, мой друг. Иосиф Аримафейский не собирал кровь Христа в чашу — да и кто б его подпустил! — а если даже и собирал, дальнейшая судьба сего предмета неведома. Его попросту спутали с другим, легенды о котором смутно звучали у разных народов. Грааль гораздо, гораздо древнеее и создан народом, от которого не осталось даже имени. Он способен на многое, но главное: тот, кто им владеет, управляет творческой энергией всех детей Плеромы. Вместо всех ваших богов и русалок — один бог на земле, бессмертный, чьей воле подчинено все творчество всех, кто способен творить.

— То есть ты, епископ Падуанский?

— Ты слишком мало обо мне знаешь. Собор в Падуе, кстати, разрушен. Землетрясение, понимаешь ли, случилось.