Илья - [41]

Росли они очень медленно. Так медленно, что спустя сто с лишним лет после того, как дань прекратилась, молодой Добрыня собрал товарищей, и в теплый день, когда змееныши резвились на солнцепеке чуть в стороне от пещеры, куда кони могли пройти, перетоптали конскими копытами их всех. Пытавшихся ускользнуть добивали.

Киев тогда замер. Ждали мести, прятали детей, проклиная молодых дурней, обрекших город.

Но ничего не произошло. Змей как будто не заметил гибели всех своих детей. Да и было ли ему до них дело? Никто не знал.

****

К самой пещере конного пути не было, и Добрыне пришлось привязать Бурушку поодаль и подниматься где пешком, а где и карабкаясь на четвереньках по осыпям и корявым камням.

Вход в гигантский, гулкий и влажный зев преграждала насыпь, вроде барьера, — не поймешь, естественная или созданная искусственно, примерно в рост человека, и на эту насыпь, не успел Добрыня распрямиться, легла гигантская змеиная голова на длинной толстокожей морщинистой шее, вовсе не змеиной, а похожей на толстый слоновий хобот.

— Детоубийца пожаловал, — сообщила голова чистым густым баритоном. — В силу родственных чувств, надо полагать.

Рядом легла другая голова, изогнув хобот, чтобы пристроиться совсем близко к первой, щека к щеке.

— Драться хочет, — сказала высоким голосом, с какой-то капризной интонацией.

— Да подраться-то всегда можно, — раздумчиво заговорила третья из глубины пещеры, — но, вот ведь, Добрыня, какое дело. Сейчас не то, что раньше. И ты, и твой князь отлично знаете: не мог бы я унести девушку, если бы она сама не дала на это согласия. И отлично понимаете: она его дала. И что теперь?

— Я знаю и другое, — сказал Добрыня, сдерживаясь, — вашей братии достаточно любого «да» на любой вопрос — и человек в вашей власти. Ты обманул ее.

— Ну, положим, не на любой — это преувеличение, — промурлыкала вторая голова.

— Конечно, я предстал перед ней несколько в ином виде, — баритональная голова ухмылялась. — Но тем не менее, именно мне девушка поклялась следовать за мной всюду до самой смертушки. Сам знаешь, как ваша Правда относится к таким клятвам. Девушка моя. И придя убить меня, чтобы отобрать девушку, ты поступаешь не по Правде.

— Что ты собираешься с ней делать?

— Сожру, наверное, — равнодушно ответил Змей, — а что еще-то? Лет двести назад были другие варианты, поинтереснее, а теперь только так.

Добрыня не мог понять, издевался ли над ним Змей или действительно стремился избежать драки. Но что касается Правды, то, если он не солгал насчет клятвы (а это вряд ли), то Змей был прав.

Но и то сказать, Русская Правда, законы, введенные дедом нынешнего князя, действовали не во всем и не всегда, особенно в вопросах крови. Древнее кровное право еще держалось на Руси.

— У нас с тобой есть и другой невыясненный вопрос. Я убил твоих детей.

Хохотали все головы. И те три, что с издевкой смотрели на Добрыню, и остальные шесть, которых не было видно.

— Детей… ой, не могу! Детей!

Из-под барьера вылезла лапка, маленькая в сравнении с головами и хоботами, и демонстративно вытерла глаза на баритонистой голове.

— Ты убрал паразитов, которые развелись в моем доме как следствие моих удовольствий. Сам я их уничтожить не мог: в магическом плане нехорошо убивать свою кровь. Ты оказал мне услугу.

Добрыня, уже не раздумывая, снес мечом две лежащие на барьере головы. Смех стих, но на месте снесенных голов надулись кожаные мешки, с хлопком лопнули, обнажив каждый по две свежие головы. Змей полез из пещеры.

В мгновение Добрыня оказался окруженным головами. Некоторые дохнули огнем — не по нему, а чтобы отрезать ему путь к отступлению. Змей явно собирался поиграть.

В голове всплыло, как Алеша поразил Тугарина в брюхо, зависшее над ним. Но Змей и не думал подставлять брюхо. Оно было далеко: морщинистый мешок, из которого на длинных хоботах извивались головы.

Добрыне тоже пришлось извиваться: места для свободного движения ему оставлось все меньше. Он рубил головы, лишь слегка выигрывая этим время: пока натягивался кожаный мешок и лопался, обнажая новые. На несколько минут голова выходила из боя. Но их становилось больше.

…Он вспомнил, как он мог забыть! Провожая, мать дала ему платок с завязанной в нем землей: «С могилы твоего отца, сынок. С твоей родины, с Ростова. Пригодится». Он сунул узелок за пазуху, чтобы не обижать мать, которую, возможно, видел в последний раз.

А теперь вспомнились смутные легенды, что-то, слышанное в детстве, то ли о Святогоре, то ли еще о ком. И о многоголовом змее.

Не переставая вращать мечом, левой рукой залез за пазуху, нащупал узелок, залез, захватил гость земли. И отрубив очередные две головы, швырнул землей на сочащиеся зеленым раны, из которых уже лезли кожаные пузыри.

Зверь взвыл, дохнул огнем, уже не шутя, Добрыня едва успел откатиться. Драка пошла всерьез и на равных. Земля на срезах явно мучила Змея, он скреб их лапами, стараясь избавиться, отвлекаясь, и это тоже было на руку Добрыне.

Земля в узелке кончилась как раз, когда Добрыня добрался до брюха и рассек его. Зеленое хлынуло, он едва успел отскочить: земля под кровью Змея чернела, чахлая растительность как будто сгорала.