Илья Ильф и Евгений Петров - [47]

По всем своим чертам образ Корейко сплошь сатирический. Но это не значит, что описания перипетий борьбы Корейко с Остапом начисто лишены юмористических красок. Ильф и Петров легко умели переходить от сатиры к юмору, чем приводили в отчаяние «строгих граждан», которые, вооружась школьными линейками, отмеривали сатиру на сантиметры и потом, загибая пальцы, доказывали, что даже в образе Корейко сатиры меньше, чем юмора. Например, сцена ограбления Корейко доблестными сыновьями лейтенанта Шмидта глубоко комическая, почти водевильная. Ведь верно? Ведь правильно? — как любил повторять один из персонажей «Золотого теленка»,— почти водевильная? А первое свидание двух комбинаторов, так позорно закончившееся для Остапа? Разве тут не хочется посмеяться «утробным смехом»? А неуклюжая попытка Александра Ивановича посвататься к Зосе Синицкой? Неуклюжая, потому что Корейко хорошо знал только две роли — служащего и подпольного миллионера. Третьей он не знал. Ведь это, выражаясь языком «строгого гражданина», тоже «голое смехачество». Однако, если встать на подобную точку зрения, как удастся, например, согласовать знаменитое падение Петра Ивановича Бобчинского в «Ревизоре» с серьезным замыслом гоголевской сатиры? А между тем исследователи творчества Гоголя (Гуковский, Ермилов) перечисляют в «Ревизоре» и другие водевильные ситуации, рассчитанные на смех в зрительном зале, пусть даже и не очень глубокий. Все это не только не противоречит общему сатирическому заданию, а, напротив, придает сатире Гоголя богатство и разнообразие, делает ее смешной. У Ильфа и Петрова во всех почти водевильных эпизодах с участием Корейко юмор «работает» на характер цепкого, ловкого и грубого дельца. Через юмор в деталях и в описаниях, говорит А. Меньшутин в статье «И. Ильф и Е. Петров» («История русской советской литературы», т. 2. Издательство Академии наук СССР, 1960), они приходят к решению основных сатирических задач. Так Ильф и Петров поступают и с Корейко. Разнообразные средства смешного участвуют в создании сатирически обобщенного образа стяжателя, закореневшего в своей жадности. Но если по отношению к антилоповцам у авторов нет-нет, а проскользнет нотка сожаления о суетливой старости Паниковского, о бесцельно растраченной энергии Остапа, то их отношение к Корейко, как мы уже говорили, неизменно. Он так и уходит из романа ослепленный, все еще не подозревая и не догадываясь, что золото в его чемодане давно превратилось в ничто, в битые черепки, совсем как у гоголевского Петруся из «Страшной мести».

Ни Корейко, ни Остапа еще не настигло правосудие, но советский, строй создал для них условия невозможные, невыносимые, лишил силы, обесценил деньги, нажитые с такими ухищрениями. Угрюмое прозябание рака-отшельника не более перспективно, чем вечное бродяжничество искателя приключений. Кто поступил умнее — Корейко ли, решивший «пересидеть» советскую власть и дождаться возвращения капитализма, или Остап, попытавшийся переселиться в капиталистический мир,— вопрос праздный. Оба комбинатора обречены. Дело не в средствах достижения цели, а в несостоятельности самой цели. Смеемся мы над героями романа или негодуем, глубоко советская по самой сути идея «Золотого теленка» не теряет своей значительности и определенности.

В истории обогащения Корейко немалую роль сыграл «Геркулес». Добывая справки в «дело» о миллионере-конторщике, Остап не мог миновать его кабинеты. В свою очередь, и сатирики не упустили возможности вдрызг высмеять это дутое, как мыльный пузырь, махрово бюрократическое учреждение, где на первых порах туго пришлось даже самому великому комбинатору. Как и знаменитое «Управление по согласованиям» в «Бане» Маяковского, «Геркулес» целиком обслуживает собственных сотрудников. В этом смысле ведомство Полыхаева ничем не отличается от ведомства Победоносикова. «Геркулес» для геркулесовцев! Лесо- и пиломатериалы, которые должны стать предметом неусыпных забот геркулесовцев, для них такая же фикция, как призрачные рога и копыта для Бендера. Правда, геркулесовские бездельники выглядят по горло занятыми людьми, и на этом противоречии между кажущимся и реальным строятся сатирические характеристики целой шеренги геркулесовских бюрократов. Но по-настоящему одна только бессмысленная тяжба с коммунотделом из-за помещения действительно захватывает геркулесовцев и даже отнимает у них какую-то частицу душевных и физических сил. В остальном они ничего не решают, да и не собираются решать. Не случайно среди множества обтекаемых резолюций, которые с легкой руки начальника «Геркулеса» Полыхаева стали ходкими в стенах этого учреждения, наибольшим успехом пользовалась самая осторожная, самая обтекаемая, самая резиновая: «Тише едешь — дальше будешь».

В конце концов, решив еще больше упростить свой труд, Полыхаев даже обзавелся универсальным резиновым штемпелем, который можно было приспособить к любому случаю жизни. Так рядом с настоящим Полыхаевым в «Геркулесе» появился резиновый. И что же! Резина отлично заменила человека. Заостряя и доводя этот образ до сатирической гиперболы, писатели показывают, что резиновый Полыхаев ни в чем не уступал живому.