Илья Эренбург и Николай Бухарин - [19]

– Ну, это я хорошо знаю.

– Нет! В зрелые годы это было уже не то, а в юности я больше полутора часов выдержать его не мог”9.

Эренбург, бывший на два с половиной года моложе и Сокольникова, и Бухарина, тем не менее тоже стал заметной фигурой организации, впрочем, та же мемуаристка (иными свидетельствами мы не располагаем) пишет о нем так: “Сам же Эренбург, несмотря на свои исключительные способности, ладил далеко не со всеми благодаря своим эксцентричным выходкам, составлявшим отличительную черту его характера”10. О своих эксцентричных выходках той поры Эренбург в мемуарах не вспоминает (след этой эксцентричности, впрочем, остался в заявлении, которое направил семнадцатилетний Эренбург 1 июня 1908 года в Московское губернское жандармское управление, требуя освобождения из тюрьмы по болезни: “Жандармское Управление осведомлено из официального медицинского освидетельствования о моей болезни, и ему должно быть ясно, что содержание меня при таких условиях неминуемо приведет к сумасшествию или к смерти. Полагая, что моя вина не настолько велика, чтобы я заслуживал смертной казни, покорнейше прошу Жандармское Управление немедленно освободить меня из-под стражи. Если же меня хотят заморить или свести с ума до суда, то пусть мне заявят об этом”11).

В краткой автобиографии Бухарина есть свидетельство, относящееся к 1907 году: “Во время выпускных экзаменов вел стачку на обойной фабрике Сладкова вместе с Ильей Эренбургом”12; Эренбург тоже вспоминал фабрику Сладкова13; в ГАРФ сохранилось дело о забастовке на обойной фабрике14, было много допрошенных, зачинщиков из рабочих арестовали, но Бухарина и Эренбурга никто не выдал. В 1907 году Бухарин поступил на экономическое отделение юридического факультета Московского университета. Он продолжал работу в большевистской организации и в 1908 году стал членом Московского комитета; в 1907-м он уже не работал в организации учащихся и потому не привлекался по ее делу. Эренбург же продолжал заниматься и ученическими делами, и другими поручениями (в частности, контактами с военными казармами; печать военной организации большевиков, обнаруженная у него при обыске, стала серьезной уликой, грозившей каторгой). В октябре 1907 года Эренбург был впервые задержан полицией, но освобожден. Еще в феврале задержали Членова; в сентябре арестовали Сокольникова. Опасаясь исключения сына из гимназии с “волчьим билетом”, родители Эренбурга сочли за благо подать заявление о его выходе из состава учащихся гимназии. В январе 1908 года Эренбурга арестовывают, полгода держат в тюрьме, потом выпускают под залог, высылают на Украину, а затем отпускают за границу. Бухарина впервые арестовывают в 1909 году; в 1911 году он бежит за границу.

Сокольникова Эренбург увидел один раз в тюрьме, а затем через несколько лет в Париже; с Бухариным он встретился только после революции. Раздумывая на склоне лет о прожитой жизни, Эренбург напишет в мемуарах: “Конечно, молоденький Гриша когда-то помог мне разобраться в том, что, перефразируя стих Мандельштама, я назову “странностями политики”, но я недостаточно знал его, и в моей памяти он остался скорее образцовым большевиком, чем живым человеком. Героем моего отрочества был Николай Иванович Бухарин… Сокольников был создан для политики – я говорю не только о манере держаться, но о человеческом материале. А Николай Иванович был мне куда ближе и понятнее: веселый, порывистый, с любовью к живописи и поэзии, с юмором, не покидавшим его в самое трудное время, он был человеком той стихии, в которой я жил, хотя жили мы разным и по-разному. О нем я вспоминаю с волнением, с нежностью, с благодарностью – он помог мне не в понимании того или иного труднейшего вопроса, он мне помог стать самим собой”15.

2. От “Хуренито” к “Лазику” и “Веселому Паоло” Пути Эренбурга и Бухарина снова пересеклись только осенью 1920 года в Москве. Не приходится сомневаться, однако, что в 1918-1919 годах они знали о работе друг друга, хотя и находились в идеологически враждебных станах (Бухарин был в Москве одним из лидеров большевистской партии, редактором “Правды”; Эренбург до своего бегства из Москвы в сентябре 1918 года неоднократно выступал в левоэсеровских газетах с откровенно антибольшевистскими статьями, в которых бранил не только политику большевиков, но и персонально их верхушку, хорошо знакомую ему по парижской эмиграции, – Ленина, Каменева, Зиновьева, Троцкого, Антонова-Овсеенко; имя Бухарина в этих статьях не встречается; в Киеве Эренбург приветствовал белых и продолжал печатать статьи против красных16). И Бухарин, и Эренбург за 1917-1920 годы политически эволюционировали: Бухарин – слева направо в пределах коммунистической части политспектра, а Эренбург радикально – от белых к красным.

Приняв победу советского режима, Эренбург в середине октября 1920 года вернулся в Москву, где уже 1 ноября в Доме печати был арестован ВЧК как агент Врангеля.

Неизвестно, успел ли он до того повидаться с Бухариным, но, когда жена Эренбурга художница Л. М. Козинцева бросилась к нему за помощью, Бухарин, как вспоминает Эренбург, “всполошился”17, и, поскольку он еще в 1919 году был направлен Лениным курировать ВЧК с правом вето, освобождение Эренбурга состоялось сравнительно скоро. В декабре 1920 года Эренбург по записке Бухарина попадает на прием к “лорд-мэру” Москвы, своему давнему парижскому знакомому Л. Б. Каменеву, и получает от него наряд на одежду (он оказался в Москве без каких-либо теплых вещей, в разваливающихся брюках, а магазинов не было – только распределитель). В начале 1921 года Эренбург беседует с Бухариным о своих творческих планах, делится замыслом большого сатирического романа и получает “добро” на заграничную командировку; в марте 1921 года он выезжает в Европу. Полученный им тогда по бухаринской протекции зарубежный паспорт действовал почти двадцать лет и в значительной степени определил и характер литературной работы Эренбурга, и его политическую и человеческую судьбу.