Иллюзия вторая - [6]

В-третьих, и так далее, в-четвертых, в-пятых — этот голос никогда не боялся, не завидовал, не сравнивал, не корил себя за проступки, никогда не чувствовал себя ничтожным и слабым, и ещё, пожалуй самое главное — этот голос никогда не ошибался…

Это был он…

Мой внутренний голос…

Мой дракон…

Моя мысль…

Мой Артак…

Мой ветер, уносящий меня вдаль и моя луна, которая своим солнечным отблеском освещала землю в непроглядном мраке ночи…

В этот самый момент дверь на улицу распахнулась и какая-то женщина в длинном сером плаще на грузном теле и в цветастом платке, покрывающим её голову, пятясь задом и загораживая собой уличный свет вместе с тёплым, солнечным ветром, протиснулась внутрь. Она что-то ворчала себе под нос, прикрывая за собой входную дверь и пытаясь совладать с вечно заедающим замком.

Какое-то необъяснимое оцепенение тут же навалилось на меня, словно мешок с песком. Навалилось и придавило своей тяжестью к холодному бетону.

Я, как будто попал под гидравлический пресс, словно из меня, как из металла, выдавливали весь лишний кислород, для того чтобы получить новую — чистую и сверкающую, плотную и однородную монету. Больно было даже вдохнуть, что вполне логично объяснялось этой самой тяжестью, но ещё больнее было выдохнуть — а это уже не поддавалось никакой логике.

Словно выжимаемый из моего тела воздух трансформировал меня самое в нечто другое, в нечто совершенно новое — в нечто плотное и сконцентрированное, в нечто однородное, равномерное, размеренное и ритмичное, в нечто ровное и жёсткое, в нечто цельное — сжатое и упорядоченное.

Тогда мне казалось — выпустив из себя весь воздух, моё тело тут же сморщится и скукожится, как спущенный воздушный шар. Поэтому тело и противилось выдыханию всеми своими силами, противилось, как могло. А как оно могло? Только одним способом — включив единственный доступный телу механизм контроля разума — и этот механизм — боль.

Боль, обычно сопровождаемая страхом, сегодня пришла одна, без попутчиков, точно так же, как эта незнакомая женщина с улицы, которая всё ещё стояла ко мне спиной и продолжала возиться с непослушным замком на входной двери…

Хотя, вполне возможно, что именно повреждённая нога, не в силах более сдерживать свою боль внутри себя самой, потихоньку освобождала её на волю, частями выпуская её из себя наружу — нога делилась болью с остальным организмом. Разделяла боль на малые, терпимые части. Ибо сама, одна, являясь всего лишь частью целого организма, она уже не могла терпеть целую и неделимую боль.

И организм поддерживал ногу как мог — взамен отданной ему боли, которую он распределил по всему телу, уменьшив таким образом её концентрацию в каждой отдельно взятой точке, он делился с попавшей в беду конечностью всей своей силой, всей своей мощью, вложив её в поток свежей крови — неспешно, но неотвратимо поступающей к травмированной ноге. И, конечно же, для того чтобы вложить в ногу свою свежую и морозную силу, организму пришлось таки предварительно освободить там для неё место и изъять оттуда часть боли, просто выплеснув её наружу, вынеся её вне, вышвырнув её вон. С этой задачей моё туловище, наученное эволюцией, прекрасно справилось. Исцеляющим бальзамом покрыло оно место разлома кости и разрыва связок, и теперь выглядел совершенно логичным тот факт, что чем сильнее была травма — тем больше лечебного бальзама требовалось и, следовательно — тем шире раздувалась моя нога.

Будучи одной, отделённой от тела — она уже погибла бы, не в силах совладать с травмой, и если бы не ресурсы остального организма, готового её поддержать — ей пришлось бы совсем туго, если не сказать — пришлось бы невыносимо, несносно, запредельно тяжело.

Несмотря на прохладу в подъезде, внезапно меня бросило в пот, и так же внезапно, вдруг, я ощутил, что и само оцепенение, и даже пот, ручьями стекающий по моей спине, были не следствием травмы, а совсем наоборот — они были предвестниками чего-то, они пророчили нечто такое, что должно было произойти, нечто такое, что должно было вот-вот случиться.

И это что-то — не перелом ноги.

Ибо он уже случился.

Это что-то — произойдёт вот-вот. Произойдёт сейчас. В это самое мгновение. В этот самый миг. Произойдёт без задержки и без промедления, ибо время этого чего-то пришло.

Время пришло и стало диктовать пространству и событиям в нём свои необходимости…

Женщина, наконец разобравшись с замком, почему-то продолжала стоять ко мне спиной, словно скрывая своё лицо — можно было подумать, что ещё некоторое время она желает оставаться инкогнито.

Однако, спустя одно лишь мгновение, женщина сначала резким движением сорвала с головы свою цветную, цветастую косынку, и только после этого, немного покачнувшись, словно юла, теряющая свою скорость, резко повернулась на 180 градусов.

Серая и гладкая кожа, черные глаза-пуговки, острый акулий нос и три ряда белоснежных зубов, растянутых в доброжелательной улыбке — передо мной стояла Агафья Тихоновна — самая добрая и знающая из всех известных мне белых акул.

— Я же говорил — помощь в пути, — голос Артака появился, как обычно, ниоткуда и прозвучал в моей голове ангельской музыкой, — а я никогда не вру. И никогда не ошибаюсь, — после небольшой паузы добавил он.