Иллюзия - [22]

Когда она с матушкой уезжала из Парижа, то им сказали, что брать с собой можно только самый минимум, – отказались от всего в пользу рояля. Мария была талантливой пианисткой. Афиши с ее громкой русской фамилией появлялись во всех столицах Европы. Когда же, как многие эмигранты «первой волны», решили вернуться на Родинуи начали оформлять документы, их предупредили, что ввоз инструмента в СССР запрещен. Мария была в отчаянии. Рояль – это продолжение ее, и бросить его здесь? После долгих согласований им все-таки разрешили его взять.

Родина встретила сурово. Понимание совершенной ошибки пришло сразу, как только они ступили на родную землю, но было поздно. Мать с дочерью прошли приемник-распределитель, где узнали, что местожительство им определили не в Москве, откуда они родом, а в далекой Средней Азии.

Добирались долго и мучительно. Поселили их в одной из комнат в доме бывшего бая, раскулаченного и убитого. Помещение, вероятнее всего, раньше было подсобным. Дом был большой, в два этажа, построенный по всем местным законам, то есть на улицу не выходило ни одно окно, а только маленькая резная деревянная дверь. Остальные стены представляли собой глухие глиняные высокие сооружения. Так был застроен весь переулок. Воистину – «мой дом – моя крепость». Внутри этого «квадрата» был двор, большой и парадный, настоящий уголок Рая с кустами роз и беседками из виноградных лоз. Стоял достархан, на котором летними звездными ночами спали, днем ели плов, восседая на горе аккуратно сложенных одеял, и пили терпкий зеленый чай из маленьких пиал. Сверху свисали янтарные гроздья лучших сортов винограда. Какие были розы! Маша – настоящий ценитель цветов. Сколько она получала их после своих концертов! Но таких нигде и никогда не видела. Представьте себе цвет, который можно приблизительно и грубо назвать пепельно-розовым, причем розы не распускались полностью, а оставались полураспустившимися большими бутонами.

Сказка Шахерезады, если бы не действительность.

Их комната, если это можно так назвать, была узкая и длинная, с одним маленьким мутным окном при входе. В дальнем темном углу досками грубо отгорожен угол, в котором хранится уголь на всю зиму. Пол был земляной, а вдоль стены из таких же досок сколочены нары, на которых и спит княгиня со своей дочерью. Маменька лежит на старом матрасе без постельного белья, укрываясь рваным ватным одеялом, которое пожертвовали знакомые.

– Маруся, мой ангел, дай мне, пожалуйста, стакан воды. Я пить хочу, – слабым голосом сказала княгиня.

Маша подошла. Одной рукой она держала стакан, второй помогала матери приподняться с подушки.

– Вот и хорошо. А теперь я хочу немного посидеть, – и с этими словами матушка тяжело привалилась к холодной глиняной стене.

– Я тебе еще не успела рассказать. Давеча ко мне заходила Анастасия Александровна и рассказала презанимательную историю. Представляешь, по ее кухне крысы проложили дорогу. Они из одной норки выходят и в противоположной стене уходят в другую нору.

И представляешь, милочка, проходя, они ни разу не украли ничего съестного и не нахулиганили. Просто строго по дорожке шли по своим делам и только ночью, не причиняя хозяйке никаких хлопот. Так бы мирно и сосуществовали, не расскажи Анастасия Александровна эту историю Николаю Ивановичу, на что тот ответил, что поможет ей избавиться от этого «соседства». Так что он удумал! Поймал одну из крыс и убил. Когда же Настенька на следующий день вернулась с работы домой, она не узнала своей кухни: там не было «живого места». Крысы в отместку разгромили все и ушли навсегда. Представляешь, какие убытки она понесла. Очень сокрушалась, что послушалась Николая Ивановича, – и матушка тяжело и надрывно закашлялась.

Пришла южная весна. Буйство красок, пение птиц. Яркое, щедрое солнце заливало убогое жилье. Пасха. Машенька должна была сходить к той же Анастасии Александровне, известной кулинарке, за куличом. Та тайно пекла их и раздавала близким. Но тревога за больную мать все не отпускала из дома. Увидев нерешительность дочери, княгиня сказала, что она сегодня себя чувствует намного лучше, и Маруся может идти и не волноваться за нее.

Когда Маша вернулась, то застала матушку без признаков жизни. Княгиня лежала такая маленькая и тоненькая, словно прозрачная, с ангельской улыбкой на лице. У Марии из груди вырвался сдавленный стон. Несколько минут она стояла, словно окаменевшая, потом, решив что-то, резко метнулась к двери, схватила топор и выбежала во двор. Оказавшись у любимого рояля, словно лишившись рассудка, начала рубить его. Когда топор попадал по клавишам и струнам, инструмент издавал жалобные звуки, словно живое существо. Мария не контролировала себя и в силу удара вкладывала все свое горе потери и горечь обмана.

P.S. По народным приметам умершие на Пасху сразу попадают в Рай, так как Райские врата открыты всю праздничную неделю.

Сирень

Жизнь – это череда радостных встреч и горьких расставаний.

Портниха жила этажом ниже, и я утром зашла к ней забрать уже готовую юбку. Мария Александровна подрабатывала шитьем. Это ремесло когда-то спасло от голодной смерти ее и крохотную дочурку в далеком Харбине, городе Северного Китая, куда она, молодая вдова офицера Белой гвардии, попала с потоком беженцев из большевистской России.