Иллюзионист - [6]

Пребывая в веселом расположении духа, он возвращался домой от торговца пряностями. Уже опустились сумерки, но тротуар щедро освещался лунным светом; Симон, щурясь, повернул на пальце перстень с бирюзой, недавно красовавшийся на руке у торговца пряностями. Бирюза охраняет целомудрие. Симон улыбнулся.

Он продолжал улыбаться, заворачивая за угол и подходя к дому вдовы, когда увидел огни на улице. Там были вооруженные люди с факелами, которые окружили Деметрия, громко протестовавшего о своей невиновности в чем бы то ни было.

Симон скользнул в тень и скрылся.

В этом заключался горький парадокс. Человек, который мог так управлять своим телом, что был способен летать, не мог справиться с насущными житейскими проблемами. Он потрясал тысячи людей, материализуя вещи из ничего — льва, лесную чащу, стол с яствами, — но они снова превращались в ничто, и он не мог заставить появиться буханку хлеба, чтобы утолить голод. Вместо этого ему приходилось продавать свой талант за деньги, заработанные руками невежд. Это его терзало.

Его контроль над собственным телом был поистине потрясающим. Он не только мог подниматься в воздух и летать, опровергая весь опыт человечества, но мог, по-видимому, усилием воли менять саму природу своей плоти. Однажды в борделе моряк пырнул его ножом. Когда нож наткнулся на что-то твердое, как кедр, нападающий был ошеломлен. Многие видели, как Волхв погружал руки в жаровню с горящими углями и не получал никаких ожогов. Его враги говорили, что это иллюзия, но это было не так. Его тело понимало огонь.

Все это он делал именно посредством огня. По крайней мере так он полагал сам. Внутри у него был дремлющий огонь. С помощью определенных упражнений — поста, заклинаний, управления дыханием — он мог оживить этот огонь и заставить его выполнять волю мага. По мере того как огонь зажигался в нем, превращая его плоть в более тонкую субстанцию, а кости в пергамент, его тело становилось пылающим факелом, свет которого стремился к солнцу, на чьем золотом луче он воспарял. Это был утонченный огонь.

Еще более утонченный огонь трансформировал его тело. Он мог становиться очень старым или очень молодым, карликом или гигантом, он мог в мгновение ока переходить из одной формы в другую. Мог обретать черты другого человека. Эти перемены носили временный характер, и его враги говорили, что это тоже иллюзия.

Холодный огонь делал его тело плотным и тяжелым, и тогда ему нельзя было причинить вреда.

Он мог управлять разными формами огня, как конями. Он подчинял их своей воле. Его воля была его оружием, его броней. Она защищала его от разрушающего огня.

С помощью воли он воздействовал на умы других людей, и обвинение в том, что он иллюзионист, в какой-то мере соответствовало истине. Ему было интересно, догадывались ли его обвинители, что это значит — создать иллюзию. Потому что это значит взять штурмом умы зрителей и подчинить их своей воле. А для этого нужно разбить каждый атом воздуха и собрать их снова по своему усмотрению.

Он освоил это искусство в Египте, где учились великие мастера. В Египте он запомнил имена богов и созвездия, свойства трав и трансформаций, научился понимать движения зверей и полет птиц, звуки, издаваемые камнем. Но самое главное, чему он научился и без чего накопленные знания теряли смысл, — это знаки симпатии.

Даже через много лет, в течение которых его искусство деградировало до уровня развлечения, красота системы пленяла его душу. Незримые нити симпатии связывали все в земном мире и простирались до звезд. Вселенная представляла собой мерцающую паутину, где растение говорило с планетой, корень говорил с минералом, а животное — со временем. Тонкая, прочная и до невозможности сложная система связей была бесконечной, и он, изучивший ее символы, мог играть на ней, как на музыкальном инструменте. Звук был самой прочной нитью, а из всех звуков человеческий голос — самым могущественным. Голос был средством выражения воли, а слова — формой. Имя приказывало. Слово создавало. Господь создал землю, произнеся свое Имя.

После возвращения из Египта Симон владел оккультной наукой лучше, чем кто-либо из живущих. Однако существовали вещи, которых он не знал. Он изъездил Иудею и Самарию вплоть до Сирийского побережья в поисках людей, которые знали бы о чудесном эликсире больше его. Он не нашел таких людей. Он говорил с философами, которые не могли справиться с собственным гневом, с астрологами, которые не могли предвидеть, что попадут в тюрьму. Он демонстрировал свое искусство, и в некоторых местах у него появились почитатели.

Он никогда не задерживался подолгу ни в одном городе. Люди уставали от чудес, или он уставал от их требований. Также он хорошо осознавал одну вещь, в которой вряд ли был готов признаться: он не полностью понимал свое искусство. Существовал какой-то секрет, который был ему неведом. Лишь к разгадке этого секрета он и стремился, а иногда думал, что за пятнадцать лет не приблизился к ней ни на шаг. Чтобы размышлять и учиться, ему было необходимо одиночество. Но он не мог жить без зрителей, и у него никогда не было достаточно денег.