Иллюзии - [93]

— У вас не было причин верить, что я выжил, — ласково произнес Чейз, почувствовав потребность ее утешить.

— Не было, — согласилась Клаудиа. — Во всяком случае, в то время.

— А сейчас? Вы знаете, почему они не захотели иметь нас обоих?

— Думаю, что знаю. Рейчел была очень хрупкой и очень болезненной. У нее было несколько выкидышей, и перед тем, как мы познакомились, врачи сказали ей, что новая беременность может ее убить. Думаю, Виктор решил, что никто не поверит, если Рейчел родит близнецов.

— И поэтому он решил бросить меня, — с горечью заключил Чейз и снова ощутил горячее желание ее утешить. У него не было желания ее наказывать. В этом не было ее вины. Она ничего не знала. А если бы знала, она бы его не бросила. Она была молода и считала, что недостойна любви, но она бы попыталась стать ему хорошей матерью.

Она была бы чудесной матерью. Она стала чудесной матерью женщине, которую он любил.

Чейз видел, как сильно Клаудии хотелось ему помочь, и на какое-то мгновение он позволил себе пофантазировать: он попал в аварию, его лицо изуродовано, кости переломаны, кожа разорвана в клочья, и вот он обратился с просьбой к своей матери, талантливому пластическому хирургу, создать ему новое лицо, совершенно изменив его, чтобы Джиллиан, глядя на него, больше не видела в нем зеркального отражения зла.

Чейзу так хотелось, чтобы его лицо было изуродовано, но вдруг он вспомнил, что Джиллиан рассказывала о пластической хирургии. Она говорила, что глаза не меняются. И руки не меняются, и сердце.

Чейз Карлтон никогда не поделится своими глазами, своими руками и своим сердцем с убийцами.

Клаудиа хотела помочь, но в данном случае оказалась бессильна. Ее щедрая душа не могла изменить правду.

Чейзу следовало бы заверить Клаудию, что гены зла, которые привели к тому, что его близнец стал убийцей, почти наверняка унаследованы им от Виктора, а не от нее. Виктор Кинкейд уже доказал, насколько он жесток, так же как она доказала свою щедрость. Она не должна винить себя за монстра, которого родила.

Чейзу следовало бы также сказать ей, что унаследованное от нее было самым лучшим из всего, что он мог получить: яркая голубизна в глазах, похожая на ее голубизну, когда он бывал счастлив… и нежность сердца, которое умело любить.

Но Чейз не мог сказать ничего. Слова, которые он хотел произнести, были слишком эмоциональными, и он уже погружался в боль, отчаянно желая поскорее оставить этот дом, чтобы подумать о близнеце, ставшем убийцей… об отце, безжалостно бросившем второго сына… о женщине, которая могла бы стать для него чудесной матерью… но больше всего — о женщине, которую он любил и потерял.

Ему было необходимо уйти прямо сейчас ради себя самого и ради Клаудии. Она, как и Джиллиан, заслуживала того, чтобы никогда больше его не видеть, никогда снова не смотреть в зеркальное отражение жестокости, предательства и зла.

Чейз не мог высказать все то, что он должен был сказать своей матери, но, перед тем как уйти, ему удалось выдавить из себя самые важные слова:

— Спасибо вам за то, что вы любите Джиллиан.

Чейз вышел из дома, вспомнив, как всего пару часов назад Джиллиан радостно согласилась провести этот день под теплым летним солнцем в саду, наполненном ароматом роз, слушая любовные серенады и давая возможность отдохнуть своему измученному телу.

Но сейчас в душе Чейза не было музыки, его сердце болело и кричало от этой боли, и он знал, что эти крики станут еще отчаяннее, по мере того как он будет отдаляться от нее.

Чейз начал свое путешествие в Сан-Франциско без цента в кармане, но это не имело для него значения: он мог идти пешком или ехать на попутных машинах. Спешить было некуда. Чейзу Карлтону не надо было спешить, чтобы достичь своей цели, потому что сейчас его единственной в жизни целью было как можно дальше убежать от любви, от счастья, от рая.

— Клаудиа.

Голос принадлежал Эдварду, но он был глухим и безжизненным, и еще до того как Клаудиа посмотрела на него, она уже знала, что он слышал ее разговор с Чейзом. Сейчас он знал все, всю правду… и всю ложь.

— Эдвард, — прошептала она, встретив его сердитый взгляд, который ясно сказал ей, что все годы их любви забыты, что в действительности их никогда и не было, поскольку в их основе были призрачные иллюзии, а не солидный фундамент, построенный на честности и доверии. — Эдвард, пожалуйста…

— Почему, Клаудиа? Почему ты ничего мне не рассказала?

— Потому что я боялась тебя потерять.

— Потому что ты знала, что я могу спросить тебя о мотивах, которыми ты руководствовалась, выходя за меня замуж?

— Какими мотивами?

— Чтобы жить в Лос-Анджелесе рядом с твоим сыном и постараться свести его с моей дочерью.

«Она и моя дочь тоже!» — хотела сказать Клаудиа, но промолчала.

— Нет, Эдвард, как ты можешь так думать?

— А как мне еще думать?

— Ты знаешь, что я не имею никакого отношения к знакомству Джиллиан с Чейзом. Ты это прекрасно знаешь.

— Я ничего не знаю, Клаудиа, — хмуро проговорил Эдвард. — Но зато я знаю, что весь наш брак построен на лжи.

— Я не могла рассказать тебе, неужели ты этого не понимаешь?

— Я понимаю одно: женщина, которая говорила о любви, на самом деле меня не любила.