Иллюзии II. Приключения одного ученика, который учеником быть не хотел - [18]
Это первый день после крушения, когда я рад за Пафф. К тому времени, когда я сдам экзамены и восстановлю свою летную лицензию, к тому моменту, когда я приеду во Флориду, она будет готова летать самостоятельно!
Так просто. Оказалось, что ее дорога еще не закончилась. В ангаре вдруг появляется Джим Рэтти и говорит: «Я могу починить ее».
И за считаные секунды — так же быстро, как произошло само крушение, — с моего сердца упал тяжкий груз.
Мы с Пафф будем летать — в точности так, как мы и обещали друг другу!
Глава двенадцатая
Если этот мир — вымысел, то стоит нам обнаружить этот факт, как мы открываем в себе власть над зримыми образами.
— Что происходит, Дон? Мои последние секунды крушения — это было безупречное приземление. Но теперь я знаю, что случилось… мои воспоминания, они были вымышлены!
— Все жизни — вымысел, Ричард.
— И ты — вымысел?
Он рассмеялся.
— Тот я, которого видишь ты, тот ты, которого вижу я, — мы все вымышленные.
— Я не так-то уж и уверен…
— Позволь рассказать тебе маленькую историю, — сказал он. — Однажды, еще до того, как родилась мысль о времени, во всей Вселенной была одна-единственная сила. Любовь. Она была, есть и всегда будет единственной Реальностью, единственным Законом всей жизни. Она не меняется, она никого не слушает. Ты можешь называть ее Богом или Демоном, можешь считать, что ее нет, можешь думать, что она жестока или нежна, — она не слышит, ей безразлично. Она — Всё. Точка. Абзац.
— Когда мы обрели свое кажущееся бытие, — сказал он, — когда мы обрели миры форм и фантазий, обрели нашу Вселенную переменчивых образов из звездной пыли, Любовь не приняла во всем этом участия — она не делала ничего. Любовь — Единственное, Что Есть, за пределами пространства, за пределами времени, везде и повсюду.
Он замолчал.
Я вслушался в тишину.
— И? — спросил я. — Что она сделала?
— Ничего.
— Продолжай свой рассказ. Я хочу услышать, что произошло.
— Уже услышал. Рассказ окончен.
— А как насчет нас?
— Ничего. Мы — вымысел. Разве реальность как-то связана со снами?
— Что мы можем сделать, чтобы стать реальными?
— Ничего. Мы и так реальны. Глубочайший источник жизни внутри нас — любовь. Ничего другого не существует. Отражая реальность любви, мы не можем умереть. Мы не живем здесь, в мире пространства-времени. Ничто здесь не живет. Ничто вообще не живет, помимо любви.
— А в чем цель жизни здесь? — спросил я.
— Где?
— В пространстве-времени. На это должна быть какая-то причина.
— Нет. Реальность не разговаривает с верованиями и не слушает их. Реальность не принимает форм, поскольку формы ограниченны, а реальность есть Всё, без границ.
— И нет никакого значения, добры мы или злы? — спросил я.
— Нет. Что добро для одного, то зло для другого. Слова ничего не значат для Всего. Оно неразрушимо, оно вечно, оно — чистая Любовь.
— А мы — ничто? С точки зрения… Всего.
— Вся наша жизнь, — ответил Дон, — есть проявление Бытия, проявление Любви. Важно не то, что мы делаем, но сама любовь. Тебе не под силу это понять, пока ты живешь в мире пространства-времени, на Земле, где есть вера в увечье и смерть.
— Ты говоришь, что я могу в любой момент умереть?
Он рассмеялся.
— Любовь не может умереть, и ты это знаешь. Раздражение, ненависть, желание, чтобы дела обстояли не так, как обстоят, — все это уходит в тот самый миг, когда ты отпускаешь кажущийся мир. Уходит. А то, что реально, то, что не рассеивается, — остается твоим навсегда.
— Как только ты поймешь, что бессмертен, — продолжал он, — начни провозглашать силу Любви даже тогда, когда она невидима, и ты выйдешь далеко за пределы иллюзии пространства-времени. На протяжении всей истории единственная сила, которую мы никогда не теряем, — это наша сила освобождаться от пространства-времени — радость смерти, которая отнюдь не является злом, ибо она ко всем приходит с любовью.
— Так кто же тогда ты? Ты — всего лишь образ? Или друг, представляющий собой мыслеформу, которая является мне в те минуты, когда я готов умереть?
— Мы все происходим из верований в собственную смертность, — ответил он. — Таков и я.
— А как ты выглядишь? Когда не облачаешься в свою мыслеформу для меня?
— Никак не выгляжу. Формы не существует. Возможно, маленькая искорка света, возможно, нет.
— Когда-нибудь то же самое будет и со мной? Я — твой друг — не имею формы?
— Когда-нибудь? А может, уже сейчас?
Глава тринадцатая
Я не молю Сущее признать меня.
Я обращаюсь с молитвой к себе, чтобы признать Сущее — совершенную вечную Любовь, далеко превосходящую все мои глупые верования.
После одиннадцати месяцев веры в силу Любви я понял, что риск потерпеть неудачу остался позади. Я уже могу ходить, бегать, чувствую себя легким и здоровым — и нисколько не хочу быть таким, как прежде.
Мои помощники — те славные души, которые помогали мне каждый день, — отправились к другим пациентам, и история моего успеха стала частью истории их успехов.
Я готовлю себе нехитрую еду, самостоятельно выполняю упражнения, забочусь о своих шелти.
Оглядываясь назад — а я делаю это каждый день, — я задаю себе вопросы. Я понимаю, что нет такого явления, как смерть, полное прекращение осознания. Я понимаю, что мы можем переключиться с одного состояния сознания на другое — очень простой и легкий переход, простой, как пробуждение от сна.
