Ильин, Инспектор и Я - [3]

Нет, только на Рузу! Только туда, где ровно в девять часов утра первая густерка, легко приподняв поплавок твоей удочки, объявит тем самым о начале Великого Рыболовного Дня! А потом, в десять ноль ноль, явится первый лещ! И пусть он будет всего лишь подлещиком-недомерком, но он будет, будет обязательно, как тогда, в первый мой визит сюда на Рузу! В Окатово.

Подлещики будут подходить к корму, заранее опущенному на дно, по двое, по трое в стайке с интервалом пятнадцать-двадцать минут. Так будет продолжаться до полудня, а потом наступит тишина, во время которой можно будет подкрепиться самому и снова подкормить рыбу. А потом снова ждать, когда красное пятнышко поплавка, чуть вздрогнув, начнет подниматься к поверхности из колодца-лунки. И снова подсечка, и снова упорная рыбина, мягко скользнув по ледяным стенкам лунки, выплеснется из воды и покорно ткнется носом в снег у твоих ног… И так до сумерек, до конца дня.

Так было в тот, первый, раз, так будет и теперь, будет всегда.

– Вы верите мне, друзья?

– Конечно!

– Тогда вперед! За лещами!

По дороге к Рузе, на шоссе, никаких разногласий у нас, разумеется, не возникает – хозяин в машине водитель, ему подчинено все. Да и какие могут быть разногласия, когда все остальные могут попросту вздремнуть и досмотреть до конца сон, прерванный ранней побудкой! Вперед к Рузе!

Но вот Руза. Окатово. Машина поставлена в стороне, открыт багажник, начинается главный сбор, и разногласия являются неизбежно.

Во-первых, Ильин, уставший и, конечно, не спавший за рулем, прежде всего изъявляет желание подкрепиться и, не дожидаясь наших «да» или «нет», извлекает откуда-то огромный термос, наполненный чаем.

Пить чай?! Нет уж! Нет! Пить чай будем там, на льду, после того, как будут просверлены лунки, опущен на дно корм и установлена палатка. Только так! Это мое правило. Никаких чаев до этого!

Да! У меня есть палатка, удивительное сооружение из дюралевых трубок и серебристой непромокаемой ткани. Палатка служит мне много лет и верно спасает и в январские морозы, и в февральские метели, и в мартовские дожди. Ты забираешься наконец в палатку, и пусть там, за ее стенками, бушует и ревет непогода, но у тебя в лунках открытая, чистая, незамерзающая вода, которую не тревожит никакой сквознячок.

Я знаю: Ильин завидует моей палатке – ведь в магазинах такие не продают. И я в конце концов впускаю в палатку Ильина, задрогшего, с фиолетовым от мороза носом, и по случаю приема гостя сжигаю еще одну таблетку сухого спирта.

Ильин понемногу отходит в тепле от холода и ветра и уже начинает что-то бормотать. Вскоре после этого его надо выпроваживать обратно, а то бормотание перейдет в серьезный разговор о разных охотах и за этим разговором забудутся все сегодняшние лещи. Иди, Ильин! Иди!.. И он исчезает в потоках несущегося снега.

Конечно, Ильин завидует моей палатке, а я завидую его креслу. Если бы видели, какое это кресло! Удобное, легкое и с настоящей спинкой… Ильин откидывается на эту спинку, и попробуй разберись, что он делает: в молчании переживает наступившую тишину подо льдом или просто спит, подставив нос весеннему солнцу.

Стрелки часов приближаются к девяти. Сейчас первый разведчик-густерка тронет мотыля и приподнимет поплавок. Но стрелки часов движутся дальше, а густерки-разведчика все нет.

Что ж, бывает и такое… И почему обязательно лещам всякий раз высылать впереди себя разведку? Вот возьмут они на этот раз и явятся сразу сами, без гонцов и известий… Стрелки часов минуют десятичасовую отметку, но поплавок по-прежнему неподвижен.

Нет лещей и в одиннадцать, и в двенадцать… В палатке тепло, но холодный пот выступает у меня на спине… Нет, не может быть! Я что не имею права ударить в грязь лицом! О Бог всех Рек и Озер, поддержи, молю тебя, мой рыболовный авторитет! Но Бог Воды пока не отзывается, и я украдкой начинаю выглядывать из палатки: а что там, у моих соседей? А вдруг у них уже есть лещи? А как же тогда я?.. Но Ильин по-прежнему спит, откинувшись на спинку кресла-стульчика… Спи, спи, Ильин… А Инспектор без устали буравит буром метровый лед в поисках рыбы. Он – Инспектор, ему надо действовать… Буравь, буравь, Инспектор!

Наступает черед той самой тишины, когда лещи отправляются на полуденный отдых. Что предпринять? Начать бегать по льду следом за Инспектором?.. Нет уж! Нет! За свой авторитет, за авторитет палатки и только трех лунок, просверленных на целый день, я готов постоять. Да опять же и корм… Сколько кормового мотыля опущено в эти лунки! Корм нельзя оставлять…

Тогда, может быть, заснуть, как Ильин? Но у меня нет кресла со спинкой. И я решаюсь на крайность – выбираюсь на белый свет и собираю экстренное совещание.

– Друзья, – начинается мой монолог, – что-то сегодня не то. И вообще. Запала рыба. Не тронулся сегодня лещ…

Ильин просыпается, смотрит на меня сонными, заплывшими глазами, а Инспектор в ответ на мое хитроумное раскаяние вытаскивает из только что просверленной лунки приличного окунька. Я посрамлен. И возвращаюсь обратно в свой матерчатый домик.

Вечером поклевок тоже почти не было. Я вытащил двух плохоньких густерок, а затем на потяжку ударил судачок-палечник. К счастью, он почти не пострадал и тут же скрылся в лунке, как только я предоставил ему свободу.