Ильич - [78]

— Канай, там Шухера привезли. Он — всё. Отъехал.

Осёкшись на полуслове, Канай замер, часто замахал рукой — иди, мол, выдавил из себя:

— Я щас…

Послышались шаги — человек, рассказавший о смерти Шухера, ушёл.

— Серега, братишка… — пробормотал Канай, ухватил Серого за шею, дёрнул на себя, больно стукнув лбом о свой потный лоб. — Прости… И всё… Разбег, н-а. Понял? Я тебя не знаю. Ты меня… Шухера завалили… Черный у нас наркотой хотят торговать… Мля, такая жизнь, н-а…

Он отпустил Серого, сделал несколько шагов назад, сел на стол, пьяно засмеялся.

— Пока, — сказал Серый и пошёл к двери.

— Пошёл на хер! — прилетело ему в спину.

Глава десятая

Весь остаток дня они с Челло копали. Было холодно, но ясно. Солнце висело в пустом небе, как китайский фонарик, и светило в полную силу, но при этом, как это бывает только осенью, не грело и не слепило глаз.

Серый работал, словно какой-то землекопательный агрегат — тупо, механически, остервенело втыкал лопату, выбрасывал из раскопа грунт, снова втыкал… Челло, напротив, не спешил. Он рыхлил землю, затем выбирал её подборкой, аккуратно перемещал наверх. Прилегающий к памятнику слой Челло отковыривал куском половой доски — чтобы не поцарапать Ильича.

Постепенно они продвигались от головы вдоль туловища вниз. Из земляного плена освободились плечи, грудь; под вечер Серый дорыл до лихого отворота бронзового пиджака, а Челло полностью очистил правую руку, она была поднята и указывала вперёд, видимо, в светлое будущее.

Теперь стало понятно, что статуя лежит практически на боку. Видимо, такое положение было выбрано теми, кто закапывал Ильича, не случайно — если бы они уложили памятник на спину, вытянутая рука торчала бы над землей на несколько метров.

Серый положил лопату поверх кучи земли и сел сверху, как на скамейку, только когда бронзовый пятак солнца утонул в сигаретной дымке у самого горизонта.

— Всё, — выдохнул он, достал опустевшую пачку «Монте-Карло», повертел в руках и убрал обратно в карман.

Поднявшийся к вечеру ветер загудел в проводах, отблески заходящего светила плясали на алюминиевых скрутках, словно огни рекламы внутри газовых трубок. Челло, прищурившись, посмотрел на ближайшую опору и звучно продекламировал:

Седина в проводах от инея…

ЛЭП-500 — не простая линия,

И ведём мы её с ребятами

По таёжным дебрям глухим.

— Лучше б тут были таёжные дебри, — с тоской сказал Серый.

Челло хмыкнул и продолжил:

— Повернув выключатель в комнате,

Вы о нашем зимовье вспомните!

Если б жёлтый глазок вольфрамовый

Мог пахнуть тайгой!

— Сам сочинил? — спросил Серый.

— Обижаешь. Это «музыка Александры Пахмутовой, стихи Николая Добронравова, песня «ЛЭП-500», исполняет Краснознамённый хор имени Григория Верёвки», — Челло засмеялся.

— Можно фонарь снять со столба и сюда перевесить, — сказал Серый.

— Ты уверен, о глубокочтимый потомок Стаханова, что нам нужно работать ночью? — скептически изогнул бровь Челло. — Судя по тому, сколько мы сделали сегодня, за завтрашний день мы вполне сумеем закончить.

— Я пойду, посмотрю, какой там крепёж… — не слушая его, сказал Серый, поднялся и пошёл к будке.

…Он стоял наверху прислонённой к столбу лестницы, выкручивая шурупы, на которых держался кронштейн, когда у ворот появились Малой и Индус.

— Здорово! — весело крикнул Малой.

— Ты про нашу доляну помнишь? — сразу перешёл к делу Индус. — Десять процентов.

— Ну, — кивнул сверху Серый.

— Короче, давай сейчас, — Индус встал, заложил руки за спину, растопырил локти.

— Где я тебе сейчас возьму, откуда? — удивился Серый.

— У-у, ничего себе! — восторженно заорал Малой, заглянувший в раскоп. — Прямо Ленин!

— Колосс Мемнона, — флегматично заметил стоящий рядом Челло.

— А мне похрен, где… — начал было Индус, но Серый внезапно психанул.

Отшвырнув отвёртку, он повернулся, ухватившись за столб, и заорал, вкладывая в крики все переживания, всю ненависть и злобу, скопившуюся в нем за последние дни:

— А ты кто вообще?! Ишак бухарский! Доляну тебе? Залупу тебе на воротник, понял?! Хрен по всей морде и вафли в уши! Ты тут чё сделал? Ты тут только бухал и ныл вон с этим дебилом вместе!

— Чё я дебил-то сразу? — обиделся Малой, но Серого было уже не остановить:

— Сильный ты очень? Бугай, амбал? На, сука, лопату, иди, копай, найди себе тоже, потом про доляну залупайся, понял?

— Ты чё? — ошалелым голосом спросил Индус. — Больной?

— Да, сука, я больной! Злой, больной, плохой. И жадный! Пиздуйте отсюда! Друзья, мля… Таких друзей — за хобот и в музей, понял?!

Серый умолк, тяжело дыша и хватая воздух пересохшим ртом.

— Да понял я, понял, — с усмешкой проговорил Индус. — Жаба тебя задавила — так и скажи.

— Жаба?! — взвился было Серый, но уже без прежнего задора, но тут его оборвал Малой.

— Мы попрощаться заходили, — звонко и невпопад сказал он. — Завтра на вахту уезжаем. Помбурами.

— В Ноябрьский? — с интересом спросил Челло.

— В Тарко-Сале, — Индус шагнул к нему, протянул руку. — Давай, братан. Прости, если что.

— И ты меня, — серьёзно ответил Челло, пожал Индусу руку.

— А этому дятлу, — Индус кивнул на столб, — передай, что когда мы с Малым вернёмся, я ему не налью… — он выдержал паузу и добавил: — Пока не извинится.