Ильич - [60]

— У меня денег нет, — скривившись, сказал Серый.

Он уже все понял. «И словно мухи, тут и там, ходят слухи по дворам», — или как там было у Высоцкого? В общем, и Ханбабай тоже уже знал. Сто двадцать тонн.

Ильич.

— Зачем обижаешь? Не надо денег! — прижимая холеные руки к выпуклой груди борца, снова закричал Ханбабай. — Потом отдашь, я в тетрадка запишу! Твой счёт, личный!

Малобюджетные мужички, как пингвины, одновременно повернули головы и уставились на Серого.

— Водка какая есть хорошая? — спросил он, чувствуя, как каменеют скулы.

— Всякая. «Смирнов» есть, «Финляндия» есть… А вчера привезли… — Ханбабай с немыслимой грацией нырнул под прилавок и вытащил бутылку. — «Абсолют курант», шведский. С чёрной ягодой! Литр! Люкс!

— Давай, — сказал Серый, взял «Абсолют» и под завистливыми взглядами мужичков пошёл к выходу. Вслед ему неслось:

— В любое время заходи, дорогой! Закуска брать не хочешь? Копчёный колбаса есть, ветчина в банке, лимоны…

Серый резко остановился, вернулся с полдороги, уставился на Ханбабая.

— Лимоны давай.

* * *

Серый никогда не любил водку. Это вообще было для него странно — как можно любить вот эту вот жидкость, обжигающую рот, словно кислота? В детстве, когда водка продавалась с жестяными пробками, на которых были выдавлены разные буквы, на «Русской» — «Р», на «Столичной» — «С», пацаны рассказывали друг другу, что на самом деле это обозначает, из чего водку делают. «Р» означает — «plastmassa», а «С» — «селитра».

То ли дело коньяк! Хотя коньяк Серый тоже не любил — и из-за спиртовой жгучести, и из-за похмелья.

Вообще у Серого похмелье было от всего, даже от пива. Но это не было классическое похмелье, которым страдали все его знакомые — сушняк, «калган раскалывается», «змей душит». Нет, Серый болел с похмелья совершенно иначе. У него «нервы вибрировали» — и из-за этого временами казалось, что он сходит с ума.

Натурально — мир вокруг выцветал, становился блеклым, каким-то двухцветным, как фотография в газете «Комсомолец Татарии». В таком состоянии звуки доносились до Серого точно сквозь вату, и вообще казалось, что он видит все как бы со стороны, или даже на экране некоего телевизора. От этого становилось страшно, и тогда начинало «накрывать». Серый первый раз услышал это словечко — «накрывать» — в армии, и поразился, насколько точно оно подходит для описания его состояния. Вот был он нормальный человек, и тут его именно что «накрыло», как бабочку сачком.

И все, абзац. Голова начинала кружиться, земля уходила из-под ног, да и сами ноги делались ватными, бессильными. Куда-то девался воздух, было тяжело вдохнуть, хотя вроде бы со стороны казалось, что он дышит полной грудью.

В таком состоянии Серый не мог заставить себя выйти из дома — страшно! Точнее, заставить мог, но по улице шёл вдоль домов, середина тротуара казалось недостижимой, как другой берег реки для Чапаева; резкие звуки, голоса, люди и машины пугали, а уж внезапно появившаяся в поле зрения собака вообще могла довести до обморока.

И всегда, абсолютно всегда Серому казалось — это последнее похмелье в его жизни, сейчас он умрёт. Сперва сойдёт с ума, закричит, крик перейдёт в хрип, потом его скрутит судорогой, он начнёт задыхаться, сердце остановится — ну или разорвётся, что там с ним обычно происходит перед смертью? — и он грохнется под ноги прохожих, и все будут смотреть на него, равнодушно и бесстрастно, и обходить, и даже переступать, а он подёргается в конвульсиях какое-то время и затихнет, выпустив изо рта на асфальт струйку темной крови.

И всё, его больше не будет.

Что примечательно — в обморок, тем не менее, Серый не падал никогда, всегда находил в себе силы добраться до дома или до опохмелки. После принятия грамм пятидесяти водки или бутылки пива с организмом его тут же происходили чудеснейшие метаморфозы. Куда-то исчезал страх, а вместе с ним и все спазмы, судороги, головокружения, воздуха становилось вдосталь, в теле образовывалась так самая «приятная гибкость», что так нравилась герою мультфильма «Падал прошлогодний снег».

И всё, море становилось по колено, трава по пояс, все остальное по… по нему, короче. Запаса пятидесяти грамм хватало часа на два, потом процедуру нужно было повторить. И так до самого вечера. На следующий день похмелье уже отпускало, но приступы «накрывания» ещё случались, правда, не такие сильные.

Что интересно — больше двух дней пить Серый не мог. Не лезло. Первый день можно было надраться, второй — похмелятся, а на третий он уже не мог смотреть даже на шампанское или какой-нибудь вкусное «мартини».

Всё, шабаш.

Словно бы в голове Серого открывалась маленькая дверца, оттуда вылезал кто-то очень сердитый и важный и командовал извилинам: «Хватит бухать! Работать надо!»

Иногда Серого «накрывало» и безо всякого похмелья, просто так, ни с того, ни с сего. Индус говорил, что это от лишних мыслей в голове, Малой утверждал, что Серый псих, а Челло однажды долго и очень умно объяснял про какую-то нейроциркулярную дистонию.

В общем-то, Серому было все равно, какая у него дистония, и он даже радовался где-то глубоко в душе, что он — вот такой, потому что ему абсолютно точно не грозило самое страшное заболевание Средневолжских, да и вообще российских мужиков — запой.