Или я сейчас умру от счастья - [53]

Шрифт
Интервал

– Да, дорогой. С каждой женщиной такая беда может случиться. Любить и быть преданной. А потом жить с человеком, которому благодарна, которого уважаешь, но не любишь. Каждый день сравнивать мужа с тем, любимым. Понимать, что тебя предали. Просто так. В один день. Серго, пообещай мне, что ты поедешь к Кети и попросишь у нее прощения. Она тебя простит. Никого она не любила так, как тебя. Когда ты уехал, Кети всю свою любовь Роберту отдала, заботилась о нем как о младшем брате. Через него и к тебе становилась ближе. Смотрела на Роберта, а видела тебя.

– Разве она не любит мужа и сына? – Роберт не заметил, как у него носом кровь пошла. Шумело в ушах. Нинель же продолжала рассказывать, видя перед собой Серго, а не младшего сына:

– Любит, конечно. Но Кети не такая женщина, как все. Особенная. Счастье, что ей достался терпеливый муж. Но и он не железный. Ника, когда к ним ездила, совсем больная вернулась. Так плакала. Она тогда рассказала, что Кети своей жизнью живет – рисует часами вместо того, чтобы ужин мужу приготовить. Свекровь считает ее странной, золовки изводят, а Кети будто ничего не замечает. Она клеит для Георгия машинки, самолеты. И ее сын растет нежным, тонким. Она все время тебя вспоминает. Мол, Серго тоже рисовал, клеил, музыку чувствовал. Будто она сына не от мужа, а от тебя родила. Кому такое понравится? И про Роберта Кети все время рассказывает, будто он не сосед, не младший брат бросившего ее жениха, а ее сын, старший. Ника рассказывала, что ей сватья письмо написала, что скоро в шапке будет ходить, чтобы не слышать Кети – у нее на языке или Серго, или Роберт. Ника плакала. Кети ведь виновата только в том, что любила тебя и твоего брата. И не может полюбить так же сильно мужа и сына, от него рожденного. Она пыталась, но не получилось. Ника говорила, что Кети должна родить еще ребенка. Муж Кети тоже мечтает о большой семье. Кети не хотела рожать. Говорила, что у нее не осталось места в сердце еще для одного ребенка. И у нее уже двое детей – Роберт и Георгий. Она так хотела ездить сюда чаще, просила мужа разрешить Роберту приезжать к ним. Но муж запретил. Кети должна жить своей семьей, будущим своего ребенка. А не цепляться за прошлое. И не мучить Роберта. Пусть мальчик строит свою судьбу.

Кети потеряла себя. Она винила себя за то, что так и не простила предательства. Не отпустила любимого, не пожелала ему счастья. Годы шли, а боль в Кети так и осталась, не вытеснялась счастьем. Она так и не смогла найти ответа на вопросы, которые съедали ее изнутри. За что? Чем она была плоха? Почему мужчина, за которого она была готова умереть, отказался от нее? Почему ее любовь оказалась сильнее его? Никто не мог ей ответить.

Нинель рассказала сыну о том, что услышала от Кети во время похорон ее матери. Муж, свекровь и золовки при любом случае упрекают – Георгий похож на мать как две капли воды. Ничего общего с отцом. Поэтому в мать растет таким странным, не как все остальные мальчишки. Они хотели, чтобы он был обычным – в футбол играл, коленки разбивал, во дворе бегал с остальными детьми. А Георгий любит рисовать. Часами может над листом бумаги сидеть и каракули карандашом выводить. Георгий любит, когда мать ему книжки читает. Если родственники берут его на праздники, Георгий начинает плакать – он быстро устает от людей. Как и Кети. После смерти тети Ники Кети оставили в покое, но лишь на время. Как она там сейчас?

– Я к ней поеду, – сказал Роберт.

– Дорогой, ты уже ничего не можешь поделать. Она замужняя женщина. Разговоры пойдут. Мы же не сможем людям рот пластырем заклеить. А некоторые сначала говорят, потом думают, что сказали. Кети сплетен не услышит, не заметит, а ее семье разговоры могут горе принести, – ответила Нинель.


Роберт тогда не поехал к Кети, о чем потом жалел каждый день.

Следующие годы он помнил отрывочно, смыто, эпизодами. Было у него такое свойство памяти – забывать плохое и тоскливое. Конечно, в памяти осталась женитьба на Изольде, Изе. Но Роберт, как ни старался, не мог вспомнить причин, которые привели его к этому серьезному шагу и как прожил с женой два года, выброшенных из жизни за ненадобностью и никчемностью. Он не знал, как прожила их его супруга, да и не особо интересовался. Детей в этом браке не родилось. К счастью для обоих. Попроси Роберта описать внешность Изольды – не смог бы. Они развелись так же тихо и спокойно, как и жили. Иза потом вышла замуж и уехала. Больше о ней Роберт ничего не слышал. У него случались романы, короткие связи, которые не приносили ни радости, ни облегчения, не говоря уже о счастье, пусть и кратковременном.

Нинель, которая должна была умереть несколько лет назад, о чем предупреждали врачи и о чем она сама молила каждый день, все-таки не смогла договориться с загробным миром. Смерть за ней не спешила. Уходила Нинель долго, тяжело, но в родных стенах. Роберт заботился о матери, как положено сыну. Кто-то скажет – счастье так уходить. Нинель же умоляла сына помочь ей отправиться на тот свет. Один раз попыталась сама – выпила все таблетки, которые лежали на тумбочке. Роберт не дал матери уйти – вызвал «Скорую». Нинель откачали. И она прокляла сына. Не хотела его ни видеть, ни слышать. Кричала, что он не мужчина, раз не смог взять на себя ответственность, раз не оказалось в нем жалости.


Еще от автора Маша Трауб
Второй раз в первый класс

С момента выхода «Дневника мамы первоклассника» прошло девять лет. И я снова пошла в школу – теперь с дочкой-первоклассницей. Что изменилось? Все и ничего. «Ча-ща», по счастью, по-прежнему пишется с буквой «а», а «чу-щу» – через «у». Но появились родительские «Вотсапы», новые праздники, новые учебники. Да, забыла сказать самое главное – моя дочь пошла в школу не 1 сентября, а 11 января, потому что я ошиблась дверью. Мне кажется, это уже смешно.Маша Трауб.


Любовная аритмия

Так бывает – тебе кажется, что жизнь вполне наладилась и даже удалась. Ты – счастливчик, все у тебя ровно и гладко. И вдруг – удар. Ты словно спотыкаешься на ровной дороге и понимаешь, что то, что было раньше, – не жизнь, не настоящая жизнь.Появляется человек, без которого ты задыхаешься, физически не можешь дышать.Будь тебе девятнадцать, у тебя не было бы сомнений в том, что счастье продлится вечно. Но тебе почти сорок, и ты больше не веришь в сказки…


Плохая мать

Маша Трауб представляет новый роман – «Плохая мать».


Тяжелый путь к сердцу через желудок

Каждый рассказ, вошедший в этот сборник, — остановившееся мгновение, история, которая произойдет на ваших глазах. Перелистывая страницу за страни-цей чужую жизнь, вы будете смеяться, переживать за героев, сомневаться в правдивости историй или, наоборот, вспоминать, что точно такой же случай приключился с вами или вашими близкими. Но главное — эти истории не оставят вас равнодушными. Это мы вам обещаем!


Семейная кухня

В этой книге я собрала истории – смешные и грустные, счастливые и трагические, – которые объединяет одно – еда.


Нам выходить на следующей

В центре романа «Нам выходить на следующей» – история трех женщин: бабушки, матери и внучки, каждая из которых уверена, что найдет свою любовь и будет счастлива.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.