Мы обязательно так и поступим, — заверила его Варвара, — но хотелось бы, чтобы вы сами что‑то рассказали. Так сказать, личные моменты, то да се…
Я‑то расскажу, но окончательный текст интервью вы должны утвердить у моего секретаря, — жестко заявил Критский. — Аркадий, проследи. Не люблю, знаете ли, всяких там неожиданностей.
Арнольд пододвинул к себе суфле с сыром, бросил в рот кусочек и только после этого произнес, задумчиво глядя на вазу с печеными фаршированными яблоками:
— Как тяжело иногда вспомнить те давние времена, если б вы только знали! Голодное детство. Штаны, которые донашивал за старшими братьями, холодные зимние ночи у остывшего радиатора парового отопления… Да, у меня было трудное, я бы даже сказал — отчаянно тяжелое детство.
Миллиардер одной рукой прикрыл глаза, а другой отломил себе очередной кусочек нежного суфле.
В школе надо мной смеялись, обзывали «жиденком голопузым». И были правы, между прочим. По национальности я действительно во многом еврей. Да и пузо, честно говоря, частенько нечем было прикрыть. И не потому, что одежонка была рваненькой. А потому, что незачем прикрывать пузо, в котором ничего с утра не было!
Арнольд отвлекся на мгновение. Джеймс подал паштет из зайца с остреньким соусом бордолез. Критский принюхался, состроил недовольную гримасу. Понятливый Джеймс тут же заменил бордолез на более мягкий соус бешамель.
Арнольд довольно улыбнулся и продолжил:
— Свои первые деньги я заработал, почти как Буратино. В те далекие времена советское государство заботилось о нас, детях. Не то что сейчас! Тогда в маленькие городки, вроде того, в котором обитала моя семья, даром привозили много учебников. Так много, что оставались лишние. Я забирал в библиотеке избыток учебников по математике и русскому языку и отвозил в Москву, набив книгами свой простой брезентовый рюкзак. В Москве, у магазина «Педагогическая книга», который находится в нынешнем Камергерском переулке, если не ошибаюсь, я продавал книги по собственной цене. С вырученными деньгами шел к гостинице «Метрополь» и приобретал там у интуристов джинсы, дефицитные пластинки и косметику. Возвращался домой с товаром и перепродавал.
Критский задумался, постукивая вилочкой о скатерть. Джеймс замер, ожидая приказаний. Арнольд улыбался, вспоминая славные времена фарцовки.
Я служил, можно сказать, культурным звеном между большим городом и всей остальной страной. Я нес культуру в массы, снабжал народ материалом для размышлений.
Это джинсы — материал для размышлений? — не сумев удержаться от ехидства, спросила Варвара.
Арнольд не понял юмора, он наслаждался апельсиновым муссом:
— Нет, материал, из которого пошиты джинсы, назывался «голубой деним». Но когда человек платил мне двести рублей за пару иноземных штанов и надевал их, он становился вроде как другим, особым человеком. Человеком, приобщившимся к цивилизации.
В этом месте Критский выдержал торжественную паузу и закончил:
— В этих джинсах рождалась перестройка. — Заметив, что Варвара фыркнула, Критский поспешил поправить самого себя: — Ну, в переносном смысле, конечно.
И что же вы делали с деньгами, которые выручали за «культурный обмен»? — полюбопытствовала Варвара.
Высочайшее искусство коммерции состоит в том, — веско произнес Арнольд, — чтобы заставить деньги самим заниматься собой. Деньги должны сами себя делать.
А что же тогда делать вам? — растерянно улыбнулась Варвара.
Мне? — изумился Арнольд. — Как это что? Кушать зайца под соусом бешамель! Не желаете попробовать?
Варвара отрицательно покачала головой и продолжила выполнять редакционное задание:
— Так как же все‑таки вы стали тем, кто вы сейчас есть: миллиардером, владельцем фабрик, заводов, газет и этих, как их…
Пароходов! Знаю, знаю, — отмахнулся Арнольд. — В детстве почитывал я эти стишки про мистера Твистера–Фигистера. Вместо того чтобы шататься по городским гостиницам, набитым неграми, ему надо было выехать в ленинградскую дачную зону. Там такие, знаете ли, дворцы стояли, что закачаешься! Нынешние новоделы — это тьфу, сараи! При всех режимах богатый человек жил достойно, и никто ему не мог помешать. Правда, во время войны очень много стреляли. Артиллерия едва не разрушила загородный дом моих родителей. Чудом не погибла коллекция старинного хрусталя и фарфора, осколки мин повредили картины Марка Шагала и Рубенса…
Вы же говорили, что родились в бедной семье! — не сдержалась Варвара.
Арнольд пожевал губами, отведал зайца и бросил на Варвару кислый взгляд.
Я так говорил? Значит, так и запишите. А загородный дом… Ну, напишите, что это был вроде как пансионат для бедных детей и их родителей. И вообще: хватит об этом!
Хорошо, — согласилась Варвара, черкнув в блокнотике. Итак, грянула перестройка. Что же случилось с вами?
Лицо Арнольда расплылось от удовольствия. Было заметно, что эта тема ему нравится.
Я занимался тем, чем способный, умный человек должен заниматься в смутные времена. Я разбил копилку, в которой лежали средства, накопленные от продажи учебников, жевательной резинки и джинсов. Купил билет в Москву, приехал на Ленинградский вокзал и тут же открыл кооператив, который занимался научными инновациями.
