Икар - [22]

Он припарковал машину на правой стороне Гансворт-стрит, прямо перед мясным магазином-складом Доминика Бертолини. Здоровенный малый в комбинезоне и белой футболке, заляпанной кровью, повернувшись спиной к Джеку, тащил половину говяжьей туши к грузовику. Он недружелюбно зыркнул на БМВ Джека, успел рявкнуть, что тут парковаться нельзя, но, как только Джек вышел из машины, враждебность сменилась узнаванием. Здоровяк понес дальше свою тяжелую ношу, а когда Джек проходил мимо него, тот кивком поприветствовал его, как своего.

Джек перешагнул через ручеек розоватой жидкости — крови, смешанной с водой, медленно вытекающей из склада. Ступив на металлический пандус и зашагав к тяжелой скользящей двери, ведущей в помещение гигантского склада, он услышал (даже отсюда) стук и звон тесаков, рубящих мясо в разделочном цеху.

Он вошел внутрь и увидел Дома, склонившегося над небольшим письменным столом. Правой рукой — тем, что от нее осталось, — Дом прижимал к столу лист бумаги, а в левой держал ручку и быстро писал. Как обычно, при этом он что-то бормотал себе под нос. Джек подождал. Он стоял, ничего не говоря и просто наблюдая за тем, как старик сосредоточенно что-то подсчитывает. Дом не сутулился, и, даже несмотря на просторную спецодежду мясника, легко было заметить, что живот у него по-прежнему плоский, как доска, а здоровая рука крепка и сильна. Старик не переставал удивлять Джека. «С того дня, как мы впервые встретились, он не состарился ни на день, — думал Джек. — Такой же задиристый, такой же работяга. Такой же сильный и дерзкий». Он был уверен, что Дом не замечает его присутствия, и радовался тому, что может наблюдать за своим старым другом и восхищаться им, не мешая ему работать. Но вот знакомый голос, хрипловатый от сигарет и виски, произнес:

— Ты что, втюрился в меня, что ли? Чего торчишь там и таращишься на мою задницу? — Дом обернулся и посмотрел на Джека. Голова у него немножко подрагивала вверх-вниз — обычный признак нервного напряжения, к тому же Дому стукнуло уже семьдесят пять. Он проворчал: — Чего тебе надо?

— Почему ты всегда спрашиваешь, чего мне надо, если отлично знаешь, что ты сам сейчас скажешь, чего мне надо?

— Я не хочу, чтобы тебе казалось, будто ты для меня пустое место.

— Ну, так чего же мне надо? — спросил Джек.

— Ягненка тебе надо. Хорошенького. Свеженького, натурального, четырех-пяти месяцев от роду, двадцать четыре — двадцать пять фунтов. И пока ты не спросил, поскольку я-то знаю, что у тебя странные представления о честности и к тому же тебе нравится поддерживать некоторых производителей, так я тебе скажу, что ягнята нашенские, из Нью-Джерси, с фермы Бёрдена.

— Ладно, беру…

— Джеки, помолчи немножко, а? Возьми сто семьдесят фунтов, тебе на три дня хватит. Я уже порубил — плечо, пашина, вырезка, шейка, бедренная часть для жарки. Ни мозгов, ни головы. Правда, все никак в толк не возьму, почему ты не наймешь шеф-повара, умеющего готовить мозги.

— Пытаешься продать свои мозги моим клиентам, Дом?

— Твоим клиентам не мешало бы прибавить мозгов, Джеки. Что да, то да.

Дом крякнул и подошел к одной из тушек четырехмесячных ягнят, подвешенной на крюке под потолком. Он шлепнул по туше, и несколько секунд звук увесистого шлепка разлетался эхом по складу.

— Глянь-ка на эту малышку. Просто песня, вот что я тебе скажу, Джеки. Знаешь, сколько человек от меня получает такое? Один ты. И только ты. А знаешь почему?

— Я тебе плачу больше всех остальных.

— Нет. Потому что ты чувствуешь разницу.

Дом вернулся к столу, сунул руку в приоткрытый ящик и достал бутылку скотча. Ничего особенного, обычный «Джонни Уокер» с черной этикеткой. Джек пробовал покупать для Дома бутылки выдержанного дорогого солодового виски, но старик их и видеть не желал. На столе уже стоял стаканчик, и Дом наполнил его до краев.

— Тяпнешь со мной? — спросил он.

— Сейчас пять тридцать утра.

— Это что — слишком рано или слишком поздно?

Джек не ответил, и Дом добавил:

— К тому же я кое-что отмечаю.

— Что ты отмечаешь?

— А то, что сейчас пять тридцать утра. Я всегда радуюсь, когда наступает новый денек.

Он выпил виски залпом, довольно облизнул губы и поставил стаканчик на стол. Затем подошел к Джеку. Рукав халата-фартука закрывал культю правой руки. Левой рукой Дом сделал такое движение, будто собирался врезать Джеку по физиономии. Кулак метнулся к щеке Джека идеально выверенным хуком — даже теперь, в таком возрасте! — но ладонь раскрылась, и пальцы легли на шею Джека. Дом притянул его к себе и чмокнул в щеку.

— А это еще за что?

— Она в отъезде, да?

Дом обожал Кэролайн и редко называл ее по имени, будто назвать ее по имени означало оскорбить. В большинстве случаев Кэролайн для Дома была «она». А Джек говорил жене, что это звучит так, словно Дом говорит о королеве — «Она». С большой буквы.

— Да. Она в отъезде.

— Ну, стало быть, надо, чтобы кто-то тебя приласкал, Джеки.

С этими словами старик хрипловато рассмеялся и, хлопнув Джека по затылку, отвернулся и зашагал по цеху. Джек понял, что надо идти следом за Домом. Думая об отношениях Дома и Кэролайн, он улыбался. Более невероятной пары на свете не существовало. И все же Кэролайн была одним из немногих людей, которым Дом доверял. Точно так же было с Кэролайн. Она любила старика. С ним она могла расслабиться, стать открытой, уязвимой, чего не допускала почти ни с кем. Джек гадал, такие ли отношения были у Дома с его матерью. Любила ли его Джоанни Келлер, доверяла ли ему? И когда бы Джек об этом ни подумал, ответ был «да».