Иисус Неизвестный - [83]
«В тело человеческое не облекался Господь, но был призраком, phantasma»,[430] – сделают позднейшие докеты из этого предания, может быть, хранящего следы исторически подлинного воспоминания о том, что действительно испытывали знавшие Христа по плоти, ближайшие ученики Его, и что выразил Павел в словах об Иисусовом «подобии плоти», homoiiôma.
Кажется, отзвук того же предания дошел до нас и в «Деяниях Иоанна», написанных Левкием Харином, гностиком из того же круга эфесских учеников, в конце II века, – значит, два-три поколения спустя по кончине таинственного старца Иоанна, очень по духу близкого к «ученику, которого любил Иисус»:
Брал Он меня на грудь Свою, когда возлежали мы с Ним за трапезой и, я, припадая к груди, Его чувствовал ее то гладкой и мягкой, то камню подобной, – когда же хотел я удержать Его, то осязал иногда вещественно-плотское тело, а иногда бесплотное, как бы ничто.
…И, проходя сквозь него, рука моя осязала пустоту.[431]
Что это опять, сон или явь? Такой же ли и здесь «обман чувств», «галлюцинация», как там, на Геннисаретском озере, когда ученики видят «призрак», или такое же прозрение в иную действительность? Только ли внутреннее что-то происходит в теле ученика, или внутренне-внешнее в обоих телах, ученика и Учителя? Как бы мы об этом ни судили, могло сохраниться и в этом предании исторически подлинное свидетельство о том, что, по слову другого Иоанна, вероятно, «ученика, которого любил Иисус», —
было от начала; что мы слышали, что видели своими очами, что рассматривали, и что осязали руки наши (I Ио. 1, 1), —
о Сыне Божием, пришедшем в «подобии» плоти человеческой.
Часто, бывало, идучи за Ним, искал я следов Его на земле, но не находил, и мне казалось, что Он идет, не касаясь земли, —
вспоминает опять тот же неизвестный Иоанн.[432]
Призрачно-легким шагом Идущий, может быть, по камню, где и не могло быть следов, начинает, а Идущий по воде кончает: то связано с этим, – какою связью, внутренней ли только, или внутренне-внешней, – мы опять не знаем, но этого нам и не нужно знать, чтобы осязанием ученика прикоснуться к внутренней плоти Господа сквозь внешнюю; глазами ученика увидеть внутреннее лицо Господне сквозь внешнее, и уже от нас зависит, соединим ли мы эти два лица в одно, то самое, о котором сказано:
вот Я с вами до скончания века. Аминь. (Мт. 28, 20.)
IX
Другое предание, из того же круга эфесских учеников, сохранилось в «Деяниях Иоанна».
Взял Он с Собою меня (Иоанна), Петра и Иакова на гору, где, по обыкновению, молился. И увидели мы на Нем такое сияние (славу, δόζη), что никакое человеческое слово не могло бы этого выразить. – И, подойдя к Нему потихоньку, так, чтоб Он не слышал, остановился я и посмотрел на Него сзади и увидел, что нет на Нем вовсе одежды, и нет ничего, что мы (прежде) видели в Нем, и что Он не человек. Ноги же Его были снега белее, так что земля от них осветилась, а голова Его касалась неба. И вскричал я от страха. Он же, обратившись ко мне, снова стал, как человек, и, взяв меня за подбородок, сказал: «Иоанн! не будь неверующим…» И я сказал: «Господи! что же я сделал?» Он же отвечал мне: «Не искушаемого не искушай».[433]
Жадное, как у маленьких детей, любопытство, детские хитрости, детские страхи, и жалость Учителя к ученикам, как взрослого к детям – все это здесь так просто и простодушно, так живо передано, что кажется опять исторически-подлинным воспоминанием, хотя и очень смутным: люди видят лицо Господне, как рыбы видят солнце сквозь воду.
X
Есть у человека бессмертный Двойник, светящийся облик второго «духовного тела» его, «внутреннего лица», так называемый Κΰ, – учит древнейшая книга в мире, египетская «Книга Мертвых». Это – «пневматическое» (pneumatikos), духовное тело апостола Павла. Кажется, и в «Деяниях Иоанна» говорится о таком же «Двойнике» человека Иисуса.
Было то в одном Геннисаретском доме, где мы ночевали с Учителем. Я, укрывшись с головой одеждой, наблюдал за Ним, что Он делает, и сначала услышал, как Он говорит мне: «Иоанн! спи». И я притворился спящим, и тогда увидел Другого, подобного Ему, и услышал, как Тот, Другой, говорил Ему: «Избранные Тобою не веруют в Тебя, Иисус». И отвечал Ему Господь: «Правду Ты говоришь, но ведь они люди».[434]
Кто этот не узнанный Иоанном, Иисусов Двойник, мы, может быть, поняли бы, если бы прочли, как следует. Апокриф Pistis Sophia, очень смутное, как сквозь темную воду глубокого сна, предание-воспоминание об Иисусе Отроке и Духе Отроковице, «совершенно Друг Другу подобных» и соединившихся в поцелуе небесной любви.[435]
XI
Кажется, тот же Двойник, «астральное тело» Иисуса, таинственный Ка, является в другом «утаенном Евангелии», Апокрифе Матфея:
Почивал ли Он ночью или днем, было над Ним Божественное Свечение, claritas Dei splendebat supereum.[436]
Самая ребяческая из наших наук, «метапсихика», называет это светящееся тело человека непонятным словом aura, вместо евангельского, понятного – «сияние», «слава», δόζη.
Кажется, Сам Господь говорит об этом «свечении»:
Если тело твое все светло и не имеет ни одной темной части, то будет светло все так, как бы светильник освещал тебя сиянием.
1715 год, Россия. По стране гуляют слухи о конце света и втором пришествии. Наиболее смелые и отчаянные проповедники утверждают, что государь Петр Алексеевич – сам Антихрист. Эта мысль все прочнее и прочнее проникает в сердца и души не только простого люда, но даже ближайшего окружения царя.Так кем же был Петр для России? Великим правителем, глядевшим далеко вперед и сумевшим заставить весь мир уважать свое государство, или великим разрушителем, врагом всего старого, истинного, тупым заморским топором подрубившим родные, исконно русские корни?Противоречивая личность Петра I предстает во всей своей силе и слабости на фоне его сложных взаимоотношений с сыном – царевичем Алексеем.
Трилогия «Христос и Антихрист» занимает в творчестве выдающегося русского писателя, историка и философа Д.С.Мережковского центральное место. В романах, героями которых стали бесспорно значительные исторические личности, автор выражает одну из главных своих идей: вечная борьба Христа и Антихриста обостряется в кульминационные моменты истории. Ареной этой борьбы, как и борьбы христианства и язычества, становятся души главных героев.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тема власти – одна из самых животрепещущих и неисчерпаемых в истории России. Слепая любовь к царю-батюшке, обожествление правителя и в то же время непрерывные народные бунты, заговоры, самозванщина – это постоянное соединение несоединимого, волнующее литераторов, историков.В книге «Бремя власти» представлены два драматических периода русской истории: начало Смутного времени (правление Федора Ивановича, его смерть и воцарение Бориса Годунова) и период правления Павла I, его убийство и воцарение сына – Александра I.Авторы исторических эссе «Несть бо власть аще не от Бога» и «Искушение властью» отвечают на важные вопросы: что такое бремя власти? как оно давит на человека? как честно исполнять долг перед народом, получив власть в свои руки?Для широкого круга читателей.В книгу вошли произведения:А.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«… Показать лицо человека, дать заглянуть в душу его – такова цель всякого жизнеописания, „жизни героя“, по Плутарху.Наполеону, в этом смысле, не посчастливилось. Не то чтобы о нем писали мало – напротив, столько, как ни об одном человеке нашего времени. Кажется, уже сорок тысяч книг написано, а сколько еще будет? И нельзя сказать, чтобы без пользы. Мы знаем бесконечно много о войнах его, политике, дипломатии, законодательстве, администрации; об его министрах, маршалах, братьях, сестрах, женах, любовницах и даже кое-что о нем самом.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
Русская натурфилософская проза представлена в пособии как самостоятельное идейно-эстетическое явление литературного процесса второй половины ХХ века со своими специфическими свойствами, наиболее отчетливо проявившимися в сфере философии природы, мифологии природы и эстетики природы. В основу изучения произведений русской и русскоязычной литературы положен комплексный подход, позволяющий разносторонне раскрыть их художественный смысл.Для студентов, аспирантов и преподавателей филологических факультетов вузов.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.
Двадцать пять веков люди ломают голову над загадкой древних: что такое Атлантида – миф или история? Что же значит миф Платона? В трех великих столкновениях Запада с Востоком ставится один вопрос: кто утолит вечную жажду человечества – Атлантида в рабстве ли Европа в свободе?Но для Дмитрия Мережковского, через двадцать пять веков после Платона, эти вопросы относятся не к мифу, а к истории. Мережковский пишет о погибшей Атлантиде в 30-е годы ХХ века, по крохам собирая самые невнятные, глухие упоминания.
Мы живем в лучшем из миров. Это убеждение издавна утешает мыслящую часть человечества, которая время от времени задается вопросом, сколько таких миров было всего? И что послужило причиной их угасания? И, главное, каково место современной цивилизации в этой извечной цепи? Эта книга Дмитрия Мережковского была написана в эмиграции под впечатлением Апокалипсиса, который наступил на родине поэта в 17-м году XX столетия. Заглянув в глаза Зверю, Мережковский задался теми же вопросами и обратился за их разрешением к глубокой древности.