Иисус Неизвестный - [52]

В тех же самых местах, лет двенадцать назад, Иисус, говоривший, вероятно, по-гречески,[300] мог прочесть посвятительную «божественному Августу», Divus Augustus, на плите белого мрамора, надпись:

Бог послал нам (Августа) Спасителя… Море и суша радуются миру… Большего, чем он, не будет никогда… Ныне Евангелие,

, о рождестве бога (Августа) исполнилось.[301]

Что бы ни подумал тогда Иисус, – в сердце Его должны были врезаться глубже, чем в камень – резцом, эти три, как будто у Него же из сердца похищенные, слова:

Мир – Спаситель – Евангелие.

Вспомнит, может быть, о них на сорокадневной горе Искушения, когда покажет Ему сатана «все царства мира и славу их во мгновение времени»:

Все это дам Тебе, если, падши, поклонишься мне. (Мт. 4, 9.)

Двадцать лет, от утренней зари до полдня жизни, только к тому Иисус и готовился, чтобы сделать, в это мгновение времени, последний выбор: меч или Крест?

XI

С Августом соединяет Рождество Христово Лука; с Иродом – Лука и Матфей. Чтобы понять, как оба эти соединения исторически подлинны, вспомним, что Иродова сына, Антипы, «лисицы-шакала», как называет его Иисус (Лк. 13, 32), Он был подданным всю жизнь, а умер, по римским законам, как мятежник против власти римского кесаря.

Августов век для Иисуса – Иродов, – не золотой, а железный, из того же самого железа, что и «длинные гвозди Креста», masmera min hazelub.

XII

Выскочка из низкого Идумейского рода, царского дома Асмонеева выкормленник и убийца, трех сыновей своих и жену умертвивший за то, что в них будто бы асмонейский дух воскрес, начал Ирод с того, что полученное во владение, по указу римского Сената, Иудейское царство, прошел с огнем и мечом, а кончил тем, что восстановил Давидово царство почти целиком, за что и поклонились ему Иродиане, как Мессии, сыну Давидову.[302]

Маленький полумессия, полуразбойник, – Иуда Галилеянин, а Ирод – большой. Сердцем понял и принял он «Евангелие» Августа. С равным великолепием строит два храма: Богу небесному – в Иерусалиме, и богу земному, Августу, в Кесарии Приморской. Два храма – два Мессии: Ирод на востоке. Август на западе.

«Ирод хочет погубить Младенца Христа», по евангельской мистерии. В этом злодей неповинен, но недаром все-таки сделался Вифлеемского Младенца противообразом, в самый миг Рождества Христова – Антихристом.[303]

Иродовой закваски берегитесь (Мк. 8, 15), —

скажет Господь после умножения хлебов, когда захотят Его сделать царем-Мессией, новым Иродом; скажет и о всех подобных Мессиях:

все, сколько их ни приходило до Меня, суть воры и разбойники (Ио. 10, 8.)

Не было тогда иного имени, хотя бы отчасти понятного всем, чтобы выразить надежду Израиля на царство Божие, кроме этого: «malka Maschiah», «царь Мессия». Но принимая его на Себя, знал, конечно, Иисус, что делает; в Иродовой маске лицо Господне, в волчьей шкуре агнец – вот что такое Христос в Мессии, царь Израиля; вот с чем борется Он всю жизнь; под чем изнемогает, как под крестною тяжестью, от Назарета до Голгофы.

XIII

Кто Ему ближе всех в бывшем до Него человечестве? Кажется, мы могли бы ответить на этот вопрос с такою же точностью, как если бы слышали ответ из Его же собственных уст: пророк Исаия.

За пять веков до Р. X., тот безыменный, может быть, не только в Израиле, но и во всем человечестве, величайший пророк, которого мы называем «Второ-Исаия», как бы глазами увидел Иисуса Распятого.

Дух Господень на Мне,

ибо Он помазал Меня

благовествовать нищим, —

Исаииным пророчеством начинает Господь служение Свое; им же и кончает:

должно исполниться на Мне и сему написанному: «и к злодеям причтен». (Лк. 22, 37.)

Между этими двумя пророчествами – вся явная жизнь Иисуса, и тайная, вероятно, тем же духом обвеяна.

Казнь мира нашего была на Нем, и ранами Его мы исцелились… Был истязуем и страдал добровольно, и за преступников сделался Ходатаем (Ис. 53), —

как бы Сам Иисус говорит устами пророка; как бы живой голос Его слышится в этих словах; светится сквозь них живое лицо Его, как сквозь прозрачно-темный покров. Мог ли Он в них Себя не узнать?

XIV

Апокриф

За десять лет до начала служения, сидя в Назаретской синагоге, на скамье, среди молящихся, и глядя через открытую за каменным помостом, тебутою, дверь на золотое море иезреельских пажитей, где серой паутинкой вилась дорога в Иерусалим, на Голгофу, слушал Иисус, как чтец возглашал Исаиино пророчество:

Ebed Jahwe, Раб Господень…

Казнь мира нашего была на Нем…

Как овца, веден был на заклание,

и как агнец перед стригущим

его безгласен,

так Он не отверзает уст Своих…

Предал душу Свою на смерть,

и за преступников сделался Ходатаем.

Медленно закрыл глаза Иисус; черную, на белом небе, увидел черту, крайний край горы Киннора над пропастью, и полустертую, на камне жертвенника, надпись:

Сына Отец принес в жертву.

А чтец возглашал:

Господу было угодно поразить Его,

и Он предал Его на мучение…

Праведного, Раб Мой, оправдает многих

и грехи их на Себе понесет…

Сердце бьется, кровь стучит в висках

Masmera min hazelub.

Длинные гвозди креста.

Острия двух пирамид – одной, нисходящей с неба, другой, от земли восходящей, – сошлись в сердце Иисуса. Зов Отца: «Сын Мой возлюбленный», – острие пирамиды небесной; зов мира: «понес на Себе грехи многих», – острие пирамиды земной. Сердце Его пронзили оба острия; оба зова услышал Он и ответил: «Я».