Иисус. Надежда постмодернистского мира - [49]
Позволю себе еще одно замечание о взглядах Павла на воскресение. Принято считать, что он, как и многие другие ранние христиане, отождествлял воскресение с превознесением. Последнее, якобы, даже являлось для них основополагающей категорией, тогда как идея о воскресении тела, предположительно, появилась гораздо позднее. 1 Кор. 15 убедительно доказывает несостоятельность подобных представлений. Между превознесением Иисуса и его воскресением проходит четкая граница. Разумеется, поскольку воскресший Иисус и есть вознесшийся Господь, причем его воскресение было непременным условием его превознесения, эти два понятия неразрывно связаны друг с другом. Иногда (напр. в Флп. 2, 5–11) Павел, говоря о превознесении, даже не упоминает о воскресении. Однако в данном отрывке, наиболее полно освещающем тему нашего исследования, эти понятия представлены независимо друг от друга, но в то же время в тесной взаимосвязи друг с другом.
Итак, Павел, ставший в начале 50–х годов представителем взглядов большинства христиан, имел вполне определенные убеждения в том, что касалось воскресения Иисуса:
1. Оно стало тем моментом, когда Бог–Творец исполнил давнее обещание и избавил Израиль от «их грехов», положив конец изгнанию. Воскресение ознаменовало собой начало последних дней», которые завершатся окончательной победой над смертью.
2. В момент воскресения тело Иисуса преобразилось. Он ожил не в прежнем теле для прежней жизни, но и не оставил тело разлагаться в земле. Павел не испытывал никаких сомнений в том, что гробница опустела.
3. Воскресшего Иисуса видели живым в течение какого–то времени, после чего Церковь начала ощущать его присутствие по–другому. Очевидцев ранних явлений Иисуса стали считать апостолами.
4. Воскресение Иисуса является прообразом воскресения Божьего народа в конце времен.
5. Наконец, воскресение легло в основу не только будущей надежды христиан, но и всего того, что им надлежит совершить на земле.
Заключение: евангельская традиция и воскресение
Я сосредоточил свое внимание на глубоком историческом анализе самого раннего из письменных источников — Первогo послания к Коринфянам. Однако, обращаясь к остальным новозаветным текстам, а также к истории раннего христианства, мы повсюду находим подтверждение словам Павла. Несмотря на загадки и противоречия, содержащиеся в евангельском повествовании, оно не оставляет сомнений в нескольких вопросах, касающихся воскресения.
Прежде всего, явления Иисуса ничем не напоминали небесные видения кого–то, грядущего на облаках в ослепительном свете и блеске славы, свойственные иудейской апокалиптической и меркабической традициям. Иными словами, евангелисты не пытались изобразить свое представление о том, чтo означало бы обожествление Иисуса или, по крайней мере, его вознесение в небесную славу. Образ самого Иисуса в их рассказах не был заимствован из ранее известных историй о «сверхъестественных явлениях», и его нельзя считать простым воплощением надежд и чаяний иудеев.
Во–вторых, тело Иисуса было вполне материальным (ведь он не являлся в виде бестелесного ангела или духа), но при этом оно имело некоторые качества, несвойственные обычной материи. Так, например, Иисус мог проникать сквозь запертые двери. Читая Евангелия, можно представить слова апостолов: «да, в это трудно поверить, но все было именно так». Они более или менее точно описывает явление, теоретическое оборудование которого предложил Павел. Ничего подобного этому событию не происходило ни до, ни после, ведь речь идет не о простом оживлении или оставлении физического тела, а о его преображении в нового форму материи.
В–третьих, совершенно ясно, что в последующей жизни ранней Церкви не случалось ничего подобного описанным в Евангелиях событиям, Лука едва ли предполагал, что его читатели могут встретиться с Иисусом по дороге в Эммаус, а Матфей — что это произойдет на горе. Иоанн не думал о возможности вновь застать Иисуса на берегу за приготовлением завтрака. А Марк не призывал читателей «никому ничего не говорить».
Поэтому, в отличие от множества исследователей Нового Завета, я считаю совершенно безосновательными предположения о том, что повествования евангелистов (особенного Луки и Иоанна) о воскресении являются отражением более поздней традиции, когда люди впервые сочли возможным или даже необходимым открыто говорить об Иисусе в столь «материальном» контексте. Идея развития традиции от более раннего, эллинистического, этапа к более позднему, иудейскому, представляется мне очень странной. Несмотря па ее популярность в ХХ веке, эту идею следует отвергнуть как безосновательную и противоречащую здравому смыслу. Я уверен, что независимо от того, когда тексты Евангелий от Луки и Иоанна приобрели окончательный вид, предание, закрепленное в заключительных главах, восходит к подлинным воспоминаниям их авторов. Хотя их рассказывали и пересказывали многие поколения людей, придавая им новую форму во время жизни своей общины, основное содержание оставалось неизменным. Ни для кого не секрет, что в то время о воскресении не говорил и не писал никто. Все попытки доказать, будто евангельское повествование является простым заимствованием, обречены на провал.
