Иисус глазами очевидцев. Первые дни христианства. Живые голоса свидетелей - [162]

Все это показывает, что оригинальный материал Евангелия от Иоанна исходит не просто от самого Любимого Ученика, но от того круга учеников Иисуса, в котором вращался Любимый Ученик. В него входили некоторые из числа Двенадцати, в частности Филипп и Фома, но не входили члены «внутреннего круга», столь часто вспоминаемые Марком. Стоит отметить, что четверо из этого круга (Никодим, Лазарь, Марфа и Мария) жили в Иерусалиме или в его окрестностях — факт, подтверждающий предположение, что в Иерусалиме жил и сам Любимый Ученик. Попытки отождествить Любимого Ученика с кем–либо из членов этого круга, названных в Евангелии по именам (Лазарем[1038], Фомой[1039] или Нафанаилом[1040]) не удаются, поскольку заставляют предполагать, что Евангелие иногда называет Любимого Ученика по имени, а иногда обходится с ним как с безымянной фигурой. Какую бы задачу не ставил перед собой евангелист, оставляя Любимого Ученика безымянным — очевидно, она не была бы выполнена, если бы он не соблюдал этот принцип на протяжении всей книги. Однако то же соображение не позволяет отождествить Любимого Ученика и с Иоанном, сыном Зеведеевым[1041]. Последний появляется в числе «сыновей Зеведеевых» в 21:2, где в список открыто включены два безымянных ученика. Когда читатели или слушатели узнают, что один из них — Любимый Ученик (21:7), то, вспомнив, что он оставался безымянным на протяжении всей книги, они естественным образом предполагают, что он — один из двух безымянных учеников в 21:2. То, что Иоанн, сын Зеведеев, появляется в 21:2 именно как один из сыновей Зеведеевых, практически исключает возможность его отождествления с Любимым Учеником.

Многие из тех ученых, что не отождествляют Любимого Ученика с Иоанном, сыном Зеведеевым, согласны — или считают себя обязанными — оставить его анонимным, не отождествлять ни с одной исторической фигурой, известной нам из иных источников. Для наших целей это вполне приемлемо. Однако есть две причины, по которым все же имело бы смысл попытаться установить личность Любимого Ученика. Одна из них — в главе 12 мы воспользовались предположением Мартина Хенгеля, что для присвоения Евангелиям имен Марка, Матфея, Луки и Иоанна было необходимо, чтобы верующие пользовались несколькими Евангелиями одновременно. В таком случае это Евангелие должно было быть приписано ученику по имени Иоанн очень рано. Если принять во внимание, что личность Любимого Ученика была известна, по крайней мере, некоторым первым его читателям и слушателям, среди которых ходили слухи, что он не умрет до второго пришествия (21:23), становится очень вероятно, что при выходе за пределы той общины, где оно было создано, это Евангелие сопровождалось как минимум некоторой устной информацией о его авторе, подтверждающей, что атрибуция его Иоанну достоверна. Стоит отметить также, что заглавие Евангелия не сообщает об этом Иоанне (одно из самых распространенных мужских имен в иудейской Палестине, пятое по распространенности — см. таблицу 6) никаких дополнительных сведений. Иоаннами звали в Палестине 5% мужчин–иудеев. Следовательно, вполне можно предположить, что автор Евангелия — не Иоанн, сын Зеведеев, а какой–то другой Иоанн[1042].

Вторая причина посвятить этой проблеме еще немного времени — следующая: мы уже установили, что к утверждениям Папия о Евангелиях стоит отнестись серьезнее, чем относятся обычно современные исследователи. К несчастью, прямых указаний на то, что говорил Папий об авторстве Евангелия от Иоанна, не сохранилось; однако можно извлечь косвенные указания из сочинений авторов II века, читавших Папия. Большинство ученых полагает, что писатели II века в один голос называют автором Четвертого Евангелия Иоанна, сына Зеведеева; однако мы покажем, что есть основания для сомнений. В этой главе я намерен показать, что автор Евангелия — ученик Иисуса, которого Папий называет Старцем Иоанном[1043], и что некоторые писатели II века, утверждавшие такой факт, понимали, что этот Иоанн — не Иоанн, сын Зеведеев. С течением времени, однако, эти две фигуры слились в одну. Ранние же свидетельства начали пониматься превратно, ибо читались в свете позднейших.

И снова Папий об очевидцах

Вернемся в последний раз к тому отрывку из Пролога к книге Папия, с которого мы начали наше исследование. Как ни удивительно, мы извлекли из него еще не все возможное:

Не поколеблюсь изложить для тебя в должном порядке все, что в прошлом старательно разузнал от старцев, что тщательно записал, за достоверность чего ручаюсь. Ибо, в отличие от большинства людей, не тем я радовался, кто много и красно говорил, но тем, кто учил истине. И не тем радовался я, кто передавал чьи–либо чужие заповеди, но тем, кто помнил заповеди, данные Господом для верных его и исходящие от самой истины. Так что, если случалось мне встретить кого–либо, посещавшего старцев, я расспрашивал его о словах старцев — [то есть о том], что сказал (е/реп), [по словам старцев], Андрей, что Петр, или Филипп, или Фома, или Иаков, или Иоанн, или Матфей, или любой другой из учеников Господних, и что говорили (legousin)