Их было 999. В первом поезде в Аушвиц - [16]

«Братислава-Патронка, станция Лемец, вместимость – 1000 человек.

Середь: середьский трудовой лагерь для евреев, середьская станция на реке Ваг, вместимость – 3000 человек.

Новаки: еврейский лагерь, новакская станция, вместимость – 4000 человек.

Попрад: попрадская станция, 1500 человек.

Жилина: жилинская станция, 2500 человек».

Изначально словацкие чиновники планировали вывезти пять тысяч еврейских девушек всего за пять дней – грандиозная задача, даже нацисты еще не ставили таких рекордов. Но в документе, который собирался подписать Конка, содержались цифры еще более дерзкие: незаконная депортация 12000 «лиц». Заботило ли Конку в тот момент мнение Ватикана? Пару месяцев назад никаких сомнений по поводу «еврейского вопроса» у него не возникало, но сейчас, когда на документе будет стоять его имя, шевельнулись ли в его душе хоть малейшие угрызения совести? Допустим, на точку зрения папы ему наплевать, но как быть с точкой зрения Бога?

У Департамента по вопросам евреев (Департамент № 14) было всего две недели, чтобы довести до ума все оставшиеся детали и приступить к крупнейшей в истории человечества депортации. Но Всемогущий, в конце концов, сотворил этот мир всего за семь дней. На свете нет ничего невозможного.

За окнами кабинета Конки с замерзшего Дуная поднимался туман. Занося ручку для подписи, он, вероятно, считал, что его карьера движется по верной траектории. Обмакнув перо, он вывел: от имени министра д-р Конка, – и печатью скрепил судьбы тысяч молодых женщин.

Казалось бы, одна эта подпись обеспечивала Конке вечное место в анналах бесславия, но вскоре его имя вдруг перестало появляться в исторических документах[20] – на посту руководителя Департамента № 14 его сменил бывший зам, одиозный Антон Вашек, грузный, самодовольный, коррумпированный чиновник, который позднее получит прозвище «Царь Иудейский». Он с удовольствием брал взятки, продавая освобождения от депортации тем, кто заплатит больше, лишая таких освобождений словацких евреев, не сумевших собрать требуемую сумму. Как бы то ни было, от Конки осталась лишь одна эта подпись, а сам он фактически исчез через пару недель после отправки первого, вошедшего в историю, транспорта, – исчез в точности, как депортированные им тысячи девушек.

Глава четвертая

Чего вообще от них ждут? Ведь почти все они – просто дети.

Ладислав Гросман. Невеста

Эммануил Фридман гордился одаренностью дочерей и видел их образованными специалистами, хозяйками своей жизни: Лею – адвокатом, а Эдиту – врачом. Мужчины, с которыми он обычно молился, придерживались древних талмудических предписаний (гласивших, что женщина должна сидеть дома и заботиться о детях) и не одобряли его планы дать дочерям профессию. Эммануил же рьяно выступал за данное Богом право женщин на образование и вскоре сменил синагогу, найдя более либеральную общину. Но принятый правительством «Еврейский кодекс» запрещал учиться, так что Эдите и Лее пришлось оставить всякие мечты о профессиональной карьере. Другая девушка, Манци Швалбова, потратила годы, чтобы выучиться на врача, – когда приняли кодекс, ей до диплома оставался всего один экзамен. Манци на него не допустили.

Эммануила и Ганну Фридман тревожило, что девочкам не дадут даже закончить школу. О каком будущем успехе можно говорить, если у них не будет даже школьного образования? И теперь они еще должны работать на то самое правительство, которое лишило их права учиться?

Единственная хорошая новость: правительство пообещало сделать исключение для семей, чей бизнес признавался важным для государственной экономики или играл значимую роль в удовлетворении военных нужд, а Фридманы, скорее всего, могли считаться именно такой семьей.

У внучек Хаима Гросса, Аделы и Деборы, тоже были шансы на освобождение от работ. Когда Гроссы решили, что Дебора достигла достаточного возраста для брака с Мартином Гросманом, они рассчитывали тем самым обеспечить ей двойную защиту: с одной стороны – муж, с другой – дед. Адела, которой едва исполнилось 18, подобной двойной страховки не имела.

Гелена Цитрон, несмотря на свою редкую красоту, замуж пока не вышла, а ее семья богатством не отличалась. Едва ли Цитроны могли ожидать поблажек. Если Гелена не найдет мужа как можно скорее, ей придется отправиться на работы. Ее старшая сестра Ружинка Граубер была замужем и с ребенком, так что могла быть спокойна.

Ганна Фридман теребила фартук и хмурила брови. Претендовавшие на освобождение от работ семьи не могли не приветствовать это решение правительства, но у соседей Ганны тоже есть дочери. Что будет с подругами Эдиты и Леи? С Марги Беккер, с Жéной Габер, с рыжеватой блондинкой Анной Гершкович – хрупкой девочкой, не созданной для фабрики или фермы? А с добродушной, пухлощекой Аннý Московиц, которая всегда находила предлог заглянуть к Фридманам в хлебопечные дни? Аннý любила хлеб госпожи Фридман. Получит ли освобождение Ирена Фейн – ведь ее заработок в фотолавке так помогает семье? Почему все не могут просто остаться, где они есть, и работать на правительство дома? Пока дочери убирали со стола после ужина, Ганна не находила себе места. В следующий раз она непременно сделает чуть больше теста, чтобы испечь лишнюю халу для Аннý.