Игры скорпионов - [63]

Аннет слушала с открытым ртом. Наконец она как будто всё осознала и попросила:

— Я сейчас попробую изложить, как всё поняла, а ты меня поправь если что.

Орлова кивнула, соглашаясь, и кузина начала:

— Ты считаешь, что Островский случайно оставил мачеху в живых. Но почему же не рассматриваешь вариант, когда преступники заранее договорились?

— Женщина не рискнула бы встать под такой выстрел сознательно, да и Лаврентий не мог бы гарантировать, что попадёт ей в лопатку, а иначе это — верная смерть.

— Принимается, — согласилась Аннет и спросила: — Ты абсолютно уверена, что Островский будет искать сбежавших девушек? Если Илария жива, что мешает любовникам вновь воссоединиться и зажить, как прежде?

— Островский пытался убить мачеху, и она больше не сможет безоглядно ему доверять. Более того, Илария всегда будет подозревать, что любовник может вновь сделать то же самое ради молодой соперницы.

Ответы как будто удовлетворили Аннет, та улыбнулась, но вдруг её подвижное лицо стало озабоченным.

— Агата, ты не хочешь вновь написать барону Тальзиту? Рассказать о том, что случилось в Москве, — спросила она.

Орлова отказалась:

— В этом нет нужды, дорогая. Когда я прочла письмо барона и, самое главное, копии допросов лже-служанки, я написала Тальзиту, задав простой вопрос: «Какого цвета были глаза у арестованной?» Ведь в письме нашей Полины промелькнуло, что глаза у служанки казались «белесыми», а у Иларии и её покойной сестры они были чёрными. Я предложила барону (в случае если глаза у арестованной окажутся чёрными) отослать мои письма родственникам его крестницы. Я думаю, Тальзит уже принял верное решение: отправил письма родне пострадавших, а сам сообщил властям о новом имени Иларии. Рано или поздно Островских арестуют. Впрочем, не исключено, что к тому времени мачеха сама свершит правосудие: не удивлюсь, если Островского найдут где-нибудь с перерезанным горлом.

— Да и ладно, — фыркнула Аннет, — туда ему и дорога.

Подобное замечание из уст столь богобоязненной дамы, как графиня Орлова-Чесменская, звучало почти кощунственно, и Агата Андреевна развеселилась.

— Я тоже так думаю, но нам, наверное, лучше держать своё мнение при себе, — заметила она и с улыбкой спросила: — Ну, теперь твоя душенька довольна? Я всё рассказала. А ты-то отпустишь меня наконец?

Аннет вздохнула, но все-таки разрешила:

— Езжай уж, а то императрица-мать небось места себе не находит. Кто ей без тебя станет карты раскладывать?

Гадание Аннет считала чуть ли не смертным грехом, и обсуждать с ней эту тему было себе дороже, Орлова пропустила язвительный намёк мимо ушей и собрала оставшиеся вещи в сундук. Скоро перед «голубятней» остановилась почтовая тройка, слуги отнесли вниз пожитки Агаты Андреевны, и она, простившись с кузиной, села в экипаж. Кони тронули, ещё минута — и фрейлина покинула усадьбу Орловых-Чесменских.

«Как же тесен мир, — размышляла Агата Андреевна, проезжая мимо закопчённых стены Донского монастыря. — Кто бы мог подумать, что дело, начавшееся в Курляндии, отзовётся на юге России, а потом вернётся ко мне в Москве… Ну не чудеса ли? Или это все-таки знак свыше?»

Ну не чудо ли? Илария смотрела на свою сестру. Марианна — по-прежнему молодая и красивая — сияла жемчужной улыбкой и блеском крупных чёрных глаз. Сестра поманила к себе Иларию, а когда та подошла, с радостью сообщила:

— Ну, вот ты и проиграла. Ничего у тебя не осталось — ни мужа, ни дома. Ты — жалкая, уродливая нищенка. Посмотри на себя: мужичье в портовом борделе такую даже задарма не возьмёт.

— Врёшь, это ты проиграла! — огрызнулась Илария. — Я отправила тебя на тот свет, забрав все: дом, мужа и сына.

Марианна расхохоталась:

— Ну, ты как была дурой, так и осталась. Глянь на меня, мне двадцать шесть, я — красавица. Ты сделала мне настоящий подарок, опоив настойкой. Моя смерть оказалась лёгкой и прекрасной, а красота теперь останется вечной. Валерьян снова со мной — он опять стал моим рабом, а мой сын стрелял в тебя. Так что это ты — неудачница.

Марианна принялась тыкать в сестру пальцем и издевательски хихикать. Это оказалось так унизительно.

«Надо убить мерзавку», — решила Илария.

Она выхватила длинный и острый нож, прихваченный на кухне у Параскевы, и кинулась на сестру. Один удар — и нож легко вошёл в грудь Марианны. Но где же кровь? Марианна постучала пальцем у виска, изображая, что она думает о разуме сестры, и фыркнула:

— Сумасшедшая! Уже совсем ничего не соображаешь. Как можно убить убитого?

Марианна размахнулась и отвесила сестре звонкую оплеуху. Голова Иларии мотнулась и ударилась виском обо что-то холодное и твёрдое. Боль прострелила голову. Женщина схватилась за висок и… проснулась.

«Господи, спасибо тебе, это — всего лишь сон», — перекрестилась Илария.

Она огляделась по сторонам, пытаясь понять, где находится. Темень казалась беспросветной, потом глаза стали привыкать, и с двух сторон от кровати проступили скошенные стены. Словно крышка гроба! Мысль эта ужаснула — руки и ноги противно затряслись, а сердце заныло.

— У-у-у! — вырвалось у Иларии, и это помогло — женщина осознала, что жива.

Ощупав себя, она поняла, что лежит на постели у деревянной стены, рядом стоит крохотный столик, и кровать слегка покачивается.