Игры с судьбой. Книга вторая - [59]

— Ничего, терпимо, можешь даже повторить, — глухо отозвался Да-Деган, присаживаясь на край дивана.

Коснуться рукой медово-золотой столешницы, вывести тонким пальцем замысловатый вензель, словно рисуя, видимое лишь ему одному. Стукнуть по рыжей плите столешницы, несильно, лишь выплескивая досаду, не ярость.

— Знаешь, я за этот год столько натворил, — произнес задумчиво, — Иллнуанари к рукам прибрал, пиратствую потихонечку. Только об этом и на Раст-Танхам ни сном, ни духом. А здесь на Рэне знают…. Энкеле знает. Чувствуешь?

— Думаешь, он Локите служит?

— Не ей так кому-то еще из заклятых моих друзей. Но не Самому. И потихонечку Ордо против меня настраивает. Ох, не хотелось, что б Аторис стал мне мешать. Только не это!

— Иллнуанари-то тебе зачем сдалась?

Тихо покачать головой, словно поражаясь неразумности вопроса. Вскинув длинные ресницы посмотреть в лицо Вероэса долгим спокойным взглядом, и, не удержав улыбки, отвернуться, заметив, как в ответ усмехнулся Вер.

— Ну, пиратствуй, — съехидничал Вероэс, — только не проси, что б я уговаривал Ордо к тебе прислушиваться. Не доверяешь ты мне, так бегай сам, волк — одиночка.

И вновь улыбнуться в ответ, не сдерживая тепла, сияющего в глазах.

— А я прошу. Мне необходима твоя помощь, Вероэс. Не поможешь — утопит меня ведьма, а там и до Аториса с Лией доберется. Мало Аторису глаза открыть. Необходимо, что б он в меня, как в соломинку вцепился. Что б слова против моего сказать не смел.

— Многого ты, Дагги желаешь. Не та натура у Аториса — помалкивать.

— Знаю, Вер, знаю. Только если не уговоришь, придется мне Рэну к ногтю прижать. Флот Иллнуанари на рейде поставить. И Аторису нежеланно это. А мне тем более. Не хотел бы я, что б головорезы Иллнуанари по Рэне как по своей вотчине разгуливали. Только иного выхода не будет.

— Угрожаешь?

— Считай как хочешь. Знаешь сам на что Стратеги способны. Так что желания мои на решения не повлияют. Если нужно будет — сделаю.

— Ох, Дагги, жаль мне тех лет, что ты прожил как все нормальные люди. Цветы сажал, детей растил. Сказки рассказывал, и не было в тебе этой червоточинки. Этого спесивого превосходства. В зеркало, что ль бы глянул. У тебя из глаз пустота смотрит, как в тот раз, когда из Империи вырвался. Смотрю на тебя, а самому страшно. Что за человек ты, оказывается, не знаю.

— Сам не знаю, Вер. И тех лет самому жаль. Нужно было биться и стены бить. Не сидеть. Не ждать. Нужно было об угрозе на всех углах кричать — услышали бы! А я — в нору. Так что мне и расхлебывать. Об одном прошу — как тогда помог, сейчас помоги. Один я Ордо не переупрямлю. Пошлет меня, и прав будет.

Только хмыкнул в ответ Вероэс, поймала теплая ладонь плечо, стиснула.

— Мне о задумках расскажешь?

— Черта с два. Вер! Что знают двое — знает весь мир.

— Значит, нет?

— Нет.

— Ну, на нет и суда нет. Сам с Ордо договаривайся!

Взглянуть в глаза друга, и покачать головой. Умел Вер молчать, лучше всего мира хранить тайны. Только все равно открываться — боязно. Закусив губу, отвести взгляд.

— Выручай, Вер, — произнести тихо, едва слышно, словно рвалась душа, подобно тонкому листу бумаги. — Ничего я тебе сказать не могу. Сам ни в чем не уверен. И действовать буду по обстоятельствам. Только я не предатель. Ни Ордо, ни тебя, ни одного глотка воздуха Лиги я Империи не отдам. А то, что к трону Императора бросаю сейчас — так за то Империя заплатит втридорога! Такую цену спрошу — мало не покажется! Слышишь?

Только иронично выгнута бровь. Смотрит, словно не верит. Только ничего не значит этот излом. В глубоких, теплых глазах искоркой мерцает понимание и доверие.

— Выручай, Вер….

«Выручай, как выручал всегда».

Нет, не удержать на одних плечах всей тяжести мира. Слишком уж он тяжел. Только если есть верное плечо рядом. Если есть на кого надеяться и кто поддержит. Уж если не делом, то словом.

Опустившись в кресло смотреть на ненастье за окном, На то, как лихой ветер рвет с деревьев листву. На то, как волны идут по застоявшейся черной воде пруда.

Не мог, нет, не мог и сотой части этого буйства отдать Империи. Ни единого глотка воздуха, ни одного порыва ветра, ни одного сорванного листа.

И ложилась на плечи свинцовая тяжесть, словно только понял, почувствовал и осознал, сколько придется еще вынести. Словно только сейчас и понял, и решился, и постиг. Словно только — только оно, это решение, отпустило голову и поселилось в сердце.

Сами собой сложились пальцы в охранный знак, призванный отогнать всякой зло — старый жест, как заклинание, усвоенный с далекого босоногого детства, рефлекс.

25

Перебирали тонкие пальцы четки, перенизывали жемчужины, одну за другой. Девять теплых, золотистых, десятая — черная. Никак не могли успокоиться руки.

Бился огонь в зеве камина. Гудел, рвался вверх, словно стремился взлететь.

Следом первой грозе упал серым покрывалом на Амалгиру сезон дождей. Надежно укрыл город от зноя и сияния. Потерялись в туманной дымке острова. Съел туман и город и море.

Только вода текла по окнам и стенам. Стремилась к морю, к извечному своему ложу, откуда вырвана была жаром и светом.

Тонули звуки шагов в мохнатых, толстых коврах.