Игры с судьбой. Книга третья - [36]

Форэтмэ. Как заклинание повторял название. Стремился. Одним воздухом напиться стремился, как и студеной водой. Как когда — то напивался вином лоз, росших на залитых солнечным теплом, склонах.

Казалось недавно — нет в мире покоя, не будет никогда. А здесь — казалось не существует бега времени. В самом воздухе растворена несуетность бытия, через дымку словно не дальние склоны просвечивают, а иные миры.

Чудный на Форэтмэ горизонт. И небо чудное. Иногда пронзительность его навеет странные мысли, словно вырвался осколок мира Аюми, упав на планету людей, сросся с ней, сплелся воедино.

И светит солнце с высоты, лаская и нежа, теплом касаясь кожи даже на излете дня. А легкий ветер доносит с вершин дыхание ледника — растворенную в прозрачном воздухе негу прохлады.

И просто забыть о бушующем море страстей, о горестях, невзгодах, ступая по почве благодатного острова, впитывая сплетающиеся незабываемым орнаментом тепло и прохладу. Кружит голову хмельной, хрустальной прозрачности воздух. И порою кажется, что и кровь по жилам течет в ритме этой земли. В ритме солнца.

Остановившись на краю, обнесенной балюстрадой площадки, коснуться ладонью мрамора перил, смотря на распахнувшийся, обнаживший себя мир — зелень, золото, подкрашенные лучами заката снеговые вершины. А где — то внизу, в теснине — клокот спешащей к океану воды.

Вздохнуть, словно младенец, который делает первый свой вдох — впуская в тело не просто воздух, саму жизнь! Прикусить слегка нижнюю губу, отрешаясь…

Закат. Жил бы в этом закате! Если б мог — застыл бы в нем, словно муха в янтарной капле, на века, навсегда! Что б ни люди, ни события не могли разлучить его с этим ливнем прощального света.

Уходило солнце, прячась за холмы. Наступала тень, накидывая покров цвета густо — синего шелка. Быстро темнело на Форэтмэ. И казалось в такие мгновения, что не просто наступает ночь. Казалось — стирается сам мир. Отступает. А остаешься ты один — только мысли твои и разум, наедине с потаенной, сокровенной мудростью вечности.

И в тишине, и в темноте, казалось, звучат в унисон — мысли человека и сознание Мироздания. Казалось — сливаются все реки в одно, и ты — уже не ты, а лишь один голос в звучании хора. Одна, но яркая нота. Одна! И в звуках нет ни капли фальши.

Прикрыв глаза, Да-Деган смахнул со щеки нежданную слезу. Сколько не был на Форэтмэ? Больше, чем вечность. Сколько не позволял природе взять верх над собственным разумом? Сколько не позволял успокоиться чувствам?

Знал ведь, выпьет Форэтмэ беспокойство. Так бывало — не раз. И не два.

Место силы, узел бытия…. В древности шаманы на утлых суденышках стремились к острову в надежде, что подарит он силу и знание, что позволят выбиться из рядов обычной прислуги божества и стать высшим, но не равным.

Странный остров и манил и отталкивал. Многих манил, но многие не могли и часа оставаться на благословенной земле. Помнил, как когда — то в юности и сам бежал, испугавшись того, что ныне целило.

Вздохнув еще раз, Да-Деган поспешил к дому, под защиту стен. Знал — не пройдет и часа, накроет мир потоками холодных туманов. А с туманами придут грёзы.

Устроившись в кресле около стола, зажегши свечи, смотрел на трепетные язычки пламени, на их танец, на ореолы света, выхватывающие из тени предметы, укутанные мраком — темный толстый ковер, глушащий шаги, по которому пройти было так же приятно, как по нежной траве, картинны на стенах, из-за полутьмы казавшиеся готовыми ожить, дорогое янтарное дерево мебели. И золото подсвечников, похожее на солнечный мед.

Прикрыв веки, отрешившись, канув в тишину, в звенящие песни ветра и рык бушующей в теснине ущелья реки, провалился в иной мир, то ли в былое, то ли в грядущее….

Ярко горел огонь в очаге, и блестели янтарем бока медных чайника и казанов. Не было ни ковров, ни шпалер, только циновки, сплетенные из сухой травы, покрывали пол. Женщина в темном, скрывавшем руки до запястий и ноги до щиколоток, платье, сидя возле огня, чинила одежду. Проворно двигались аккуратные кисти рук. Улыбкой было озарено лицо.

Как редко доставалось вспомнить эту улыбку, вспомнить ее лицо — платок, скрывавший лоб, прятавший косы, золотистую от загара кожу, глубокие серые глаза, словно сиявшие собственным светом. От одной ее улыбки было тепло. И витал в воздухе тонкий — тонкий аромат нежности и любви.

Нет, лица отца он так ясно не помнил. Только голос, только сказки, что рассказывал он. Только ощущение надежности и защиты.

А еще иногда настигал — странный, забытый, ни с чем несравнимый — запах дома. Запах, который искал, но не мог найти, лишь иногда играла шутки память, и если вдруг казалось найденным утерянное, расслаблялось тело, и успокаивалась душа.

Тихий шаг вспугнул грезы, заставив бежать их, как от яркого света дня. Открыв глаза, Да-Деган улыбнулся. На пороге комнаты, с легкой улыбкой на лице, стоял Рейнар. Темные волосы спадали на плечи, блестели глаза. И каждый жест юноши, каждый шаг отзывался мечтой.

— Здравствуй, Рэй.

— Добрых грез, Дагги, — отозвался юноша, с грустью улыбнувшись. — Я слышал о новых твоих подвигах. Не надоело?

Да-Деган отрицательно покачал головой.